В преддверии Нового года каждый из нас подводит свои итоги, большие и, может, не столь значительные, но оставившие приятные ощущения и воспоминания. Мы отмечаем общие и личные успехи и достижения, сравнивая с тем, что было раньше, пару лет или даже десятилетия тому назад. Уходящий год, несомненно, был богат на крупные и знаковые события в Доме-музее Наума Шафера и, конечно, в личной жизни профессора. Во-первых, он отметил большой юбилей – 90-летие и подготовил несколько новых дисков; во-вторых, уникальному на весь мир учреждению культуры, в фондах которого хранится самая богатая коллекция граммофонных и патефонных пластинок, исполнилось 20 лет. Недавно мы встретились с профессором и записали большое интервью. Все это происходило в момент, когда он позировал для портрета известной павлодарской художнице Татьяне Чевтаевой.
От развала союза до наших дней
– Наум Григорьевич, рады видеть вас в добром здравии и благодарим за возможность новой встречи! Скоро Новый год, к тому же наша страна отмечает большую важную в истории дату – 30-летие независимости. Где и как вас застала новость о том, что большой страны СССР больше нет, и мы теперь живем в независимом Казахстане?
– Известие о развале Советского Союза меня застало в Павлодаре. Работал в вузе, были уроки, но интуиция подсказывала, и предчувствия были, что должно произойти что-то очень серьезное. Но, конечно, не до такой степени, что в один миг развалится огромная страна, в которой мы привыкли жить. В общем, все эти потрясения пережил дома вместе с супругой. Если честно, для меня и людей моего возраста это была большая драма. Я всегда был, есть и остаюсь патриотом Казахстана, поэтому никогда отсюда не уезжал, никогда не хотел и не хочу до сих пор. В то же время ведь все мы привыкли представлять его в составе других республик, которые именовались Советским Союзом. Такая дружная многонациональная страна, без пограничных линий, без каких-то серьезных разделений. Может, мы просто привыкли, и пережить такой крах было очень трудно. Но время есть время, оно диктует свои законы. Возможно, в этом была своя логика, я этого не отрицаю. Если бы я занимался политикой, я мог бы это более аргументированно и профессионально объяснить. А я это объясняю чисто интуитивно, в соответствии со своими ощущениями. И потом, я считаю, что в мире существует какая-то закономерность, ничего просто так не происходит, – по привычке немного философствует и в то же время интонационно передает свои внутренние переживания касательно того, что случилось три десятка лет назад, профессор Шафер.
– Сейчас, когда прошло столько времени, о чем вы больше думаете? Если ли какая-то ностальгия, или все давно изменилось?
– Очевидно, сложились так обстоятельства, и общественно-политические, экономические, и глубоко индивидуальные для каждого человека, что все должно было перемениться. Поэтому случилось то, что случилось. Я, как говорится, смирился и принимаю жизнь такой, какая она есть. Ностальгия была первое время, но сейчас другие цели, задачи, много работы, требующей концентрации внимания, чтобы сделать ее хорошо. Мы живем в молодой стране, которую нужно развивать дальше, строить что-то новое, при этом бережно хранить все то, что оставили старшие поколения.
– Первые годы независимости были критически тяжелыми: на крупных предприятиях еще как-то выживали, хоть какие-то копейки платили, выдавали бартером продукты, – в общем, люди могли как-то просуществовать. То же самое на селе – свое подворье какое-никакое, сад-огород. А как вы выживали?
– Вы знаете, я придерживаюсь такого правила, об этом я неоднократно говорил и даже писал: у меня есть главная книга моей жизни – «День Брусиловского». Это большой мемуарный роман, там свыше 500 страниц. Наверное, я всегда выживал потому, что в каких бы тяжелых обстоятельствах я ни находился, старался не впадать в панику, а извлекал что-то положительное. Да, были времена, когда нам не выдавали зарплату. У меня не хватало 5 копеек на автобус, и тогда шел несколько километров пешком. Это очень полезно для здоровья. Спасибо, что не нашлось 5 копеек, зато подышал свежим воздухом, размял кости немного.
– У вас было тяжелое детство, ваша семья пережила трагические события, вас самого иногда называют диссидентом, вы понесли наказание за ваши нестандартные взгляды и убеждения, чтение самиздата. Но жизнь вас не сломала. Вы всегда обязательно подчеркиваете, что вы патриот Казахстана. Насколько тяжело было привыкнуть к новому месту после депортации? К новым реалиям и условиям жизни?
– Нашу семью депортировали из Бессарабии в Казахстан, когда советские войска освободили ее от румынских захватчиков. А я родился в 1931 году в оккупированной румынами Бессарабии. И вот когда нас депортировали, многие посчитали это большим несчастьем. Народ лишили почти всего имущества. Была такая политика: нужно было освободить половину бессарабской территории для того, чтобы разместить советские войска, и так далее. Мы считали это произволом – изгонять коренной народ со своей земли. А получилось так, что это было нашим спасением. Нас депортировали 13 июня 1941 года, а в 20-х числах уже началась война. И когда румынские фашисты заняли Бессарабию, вы же знаете, что они прежде всего уничтожали евреев и цыган. Вычищали полностью. И все мои родственники, тети, дяди, двоюродные братья, сестра, друзья, знакомые, – все они погибли в гетто, – рассказывает о своем тяжелом детстве Наум Григорьевич.
– То есть вы считаете, что в Небесной канцелярии за нас все уже решили, прописали нам свой алгоритм, а наша главная задача – достойно прожить на этой земле и выдержать приготовленные небесами испытания…
– Не могу сказать, что я слишком богобоязненный, потому что ни в синагогу, ни в церковь, ни в мечеть я регулярно не хожу. Бываю только изредка. Тем не менее, считаю, что какие-то высшие силы существуют: пусть это сам Господь бог, Аллах, я рассуждаю в этом плане немного примитивно. У каждой вещи есть свой автор. Вот я сижу перед вами в красивом кресле, оно же не само возникло, его же соорудили люди. Поэтому весь наш мир, космос, государства и так далее – они созданы по велению высшего разума. Может, это олицетворение божества, может быть, какое-то другое олицетворение, но у каждого огромного явления и самого малюсенького явления в жизни всегда есть свой автор. Поэтому я никогда не был атеистом, я верю в Бога, но я его ношу в своей душе и в своем сердце. И то, что нас Сталин депортировал, спасло нас. Это закончилось тем, что сейчас я сижу живой перед вами. И мне 91-й год, а многие мои родные погибли молодыми и совсем еще детьми. Попав в Казахстан, который я безмерно и безгранично люблю, – полностью реализовался в жизни. Что бы дальше со мной ни случалось, почему все-таки я дожил до этих лет, я внушил себе мысль: из каждой неблагоприятной ситуации извлекать что-то полезное. Потому что ничего не возникает стихийно, что-то имеет свое обоснование и основание.
Нас сослали в 31-й поселок Акмолинской области, и таких кругом было огромное количество. А 26-й поселок, это так называемый «АЛЖИР» – Акмолинский лагерь жен изменников родины. Это было страшное место. А мы жили недалеко, в 31-м поселке. Главным районным центром считался 29-й поселок. Мы иногда туда шли пешком с разрешения, конечно, коменданта. Расстояния между поселками обычно было 15–20 километров, иногда чуть больше. И однажды в один из таких зимних походов мы попали в метель и заблудились. Нас от гибели спасла старая казахская семья, они приютили в юрте, отогрели, дали горячее молоко, чай и вкуснейший курт. Тогда я впервые узнал, что есть такой сухой молочный продукт. Этот вкус детства сохранился до сих пор.
– Считается неправильным спрашивать у людей творческих о любимых вещах. Но я всегда беру на себя смелость все равно спросить. Потому что для меня эти детали очень важны и могут раскрыть какие-то сокровенные тайны или секреты, которые дороги тому или иному человеку. На встрече с фотографом Николаем Мохиревым, сохранившим 100 тысяч исторических фотоснимков Павлодара 70–80-х годов прошлого столетия, я тоже позволил задать этот вопрос. Тем более, мы все друг друга давно знаем, поэтому не считаю это каким-то преступлением или хулиганством. Так вот, он ответил, что его любимое фото – это дом его предков, но вековой снимок был сделан не им. И этот ответ перевернул всю концепцию моей будущей статьи. То есть человек наснимал столько фотографий и оставил огромный след в истории, а дорожит он всего одним из снимков, причем не своего авторства. И вот такой же вопрос хочу задать вам. В коллекции 27 тысяч пластинок, вы, безусловно, дорожите каждой из них. Тем не менее, я полагаю, что среди них должны быть самые близкие вашему сердцу записи… И вы храните их как зеницу ока, или они отправляют вас в какие-то очень важные воспоминания…
– Если бы спросил кто-то из молодых журналистов, а не вы, я бы, может, и не ответил. Ну вот как, например, можно спрашивать у многодетной матери, какой у нее любимый ребенок? Отрежет сразу: «Они все мне очень дороги, и я их всех люблю одинаково». Да, возможно, у этой женщины есть те дети, кто больше всего помогает ей, кто больше проявляет любовь и заботу, кого-то выносила и родила в мученьях, с большими последствиями для здоровья, а есть непоседы, есть те, кто непослушный, но она никогда не скажет об этом чужому человеку. Это ее дети, это ее кровинушки. Вот и для меня дороги все пластинки. Я их не просто собирал, иногда они мне доставались трудными путями, с невероятными и опасными приключениями, и об этом можно написать целую книгу. Вы для нас человек свой, мы дружим давно, потому я конкретно отвечу: для меня самые дорогие сердцу 30 пластинок, которые в 10-летнем возрасте мне удалось отвоевать у сотрудников НКВД. Эти комиссары не разрешали брать ничего, даже патефон. Я все понимаю и не хочу опорочить всех работников НКВД, – времена были такие. Однако нам попались настоящие воры и мерзавцы. Мы встречались с другими депортированными, и они рассказывали, что к ним приходили из НКВД и говорили: «Разрешаем брать 100 килограммов вещей, хоть золото, хоть пушнину, хоть картины». А вот комиссары, которые в наш дом пришли, были просто нелюди. Мама хотела взять каракулевое пальто, все-таки ехать на север, а они, видимо, присмотрели его для себя. А я своим детским умишком 10-летнего мальчика понял, что патефон я достану, а эти 30 пластинок нигде больше не найду, и я поднял страшный рев. Помню, как прижал их к груди, а человек из НКВД пытался разжать пальцы и забрать, но ничего не вышло. И тут вмешался нормальный милиционер. НКВД всегда приходило в сопровождении народной милиции. И этот человек сказал, что у него есть инструкция, что люди могут забирать с собой все что угодно. Сказал: «Не обижайте пацана, разрешите ему взять хотя бы свои пластинки». В общем, благодаря этому милиционеру я смог их забрать с собой. Поэтому я очень ценю эту крохотную, но важную часть коллекции. Я их довез до новой родины и до сих пор держу в отдельной коллекции. И иногда мы их с Натальей Михайловной прослушиваем, ведь именно эти 30 пластинок сформировали мой вкус. Потому что среди профессиональных музыкантов есть такие эстеты-эксперты, которые делят все по жанрам: это слишком легкая музыка, это серьезная музыка. А Брусиловский неоднократно подчеркивал (кстати, об этом я читал и у Исаака Дунаевского), что нельзя делить музыку на жанры, а надо делить на хорошую или плохую, вне зависимости, к какому жанру она относится.
Два больших юбилея в один год
– Ровно 20 лет назад открылся первый в мире Дом-музей грампластинок. И случилось это не где-нибудь в процветающей Европе или в США, а у нас в Павлодаре. Это, несомненно, было яркое событие, вызвавшее настоящую сенсацию в западных СМИ. Я лично в своих репортажах и статьях всегда называю Павлодар городом музеев. Как-то сел и посчитал, сколько таких объектов в нашем городе, и получилось, что даже больше, чем в Алматы. Я имею в виду именно уникальных музеев, таких, как ваш. Как все-таки получилось с открытием музея Шафера, ведь в стране еще была неразбериха, кризис бил по всем фронтам нашей жизни?
– А все получилось примитивно просто, само собой. В силу своего возраста, когда мне исполнилось под 70 лет, надо было подумать, куда девать всю эту коллекцию. Что угодно могло произойти. Ведь мы говорим об единственном в мире музее грампластинок. Да, частные коллекции существуют: кто-то увлечен вокалистами, иные собирают отдельных исполнителей, другие только джаз или эстраду, или отдельные современные жанры, но, чтобы коллекционировать лучшие образцы музыки всех стран и народов, – по крайней мере, я таких людей на земле пока не знаю. И вот когда-то я поставил задачу – собрать всю мировую музыку разных жанров в лучших образцах. Как видите, вроде получилось. А главное, ведь в первую очередь я уделял внимание казахской и русской музыке, потому что я здесь живу, и Казахстан – моя родина. А когда Евгений Григорьевич Брусиловский узнал, что я коллекционирую казахскую музыку, первый вопрос, который он мне задал: «Вы же коллекционируете все то, что сейчас продается в магазинах (это он имел в виду записи с конца 40-х годов), а вот за 30-е годы и ранее, у вас есть что-то?», – допытываясь, спросил он. Но тогда же я жил в Бессарабии, как я мог, у меня такой музыки не было. И тогда, как большой знаток народной музыки и этнограф-исследователь устного народного творчества, он дает мне очень дельный совет: «Разъезжайте по аулам, по самым далеким глубинкам, беседуйте с аксакалами, может, кто-то расскажет что-то интересное, напоет под домбру, может, кто-то просто подарит или продаст». Вот так случилось, что власти, узнав о моей коллекции, решили выделить здание и открыть музей моего имени, за что я им очень благодарен. Ведь сейчас неизвестно, куда бы все это бесценное добро делось.
– Брусиловский сыграл огромную роль в формировании вашей личности и как музыканта, и как преподавателя, я знаю, что вы традиционно раз в неделю ходили к нему в гости, чтобы побеседовать о культуре, искусстве, в целом о жизни. А ему самому трудно было добиваться воплощения каких-то новаторских идей или реализации важных проектов?
– Он мне неоднократно рассказывал, что ходил к министру и спрашивал: «Почему везде и всюду есть библиотеки, но нет фонотек?» А ему там отвечали: «А зачем нужны фонотеки, мы же издаем ноты, так что музыка хранится в партитурах». А Брусиловский отвечал: «Никакие ноты не в состоянии передать силу исполняемого произведения, колорит и энергию того, кто это делает». То есть ноты могут запечатлеть мелодию, гармонию, динамические оттенки и так далее. А вот вырастет поколение, которое не будет знать, как пели наши казахские народные певцы. Например, под ту же добру, под сопровождение кобыза, жетигена или сазсырнай и так далее. Это никакими музыкальными иероглифами, нарисованными на бумажке, не передать, это можно сделать только путем сохранения звукозаписи.
Правда, потом, много лет спустя в Алма-Ате возник замечательный архив кино-, фото- и звукодокументов. Но это уже было тогда, когда пластиночная эра закончилась, и у них не такого большого объема старинных записей. Брусиловский говорил, что бывает гениальная частушка и дрянная симфония. А среди наших пластинок – и легкая танцевальная музыка, оперные арии, и романсы Глинки, Римского-Корсакова, – но все это настоящая музыка. И благодаря этим 30 пластинкам, которые привез ребенком в Казахстан, я стал всеядным. Делю музыку только на хорошую и плохую. Единственное, что я не признаю, – это современную бессмысленную попсу. А хорошую эстраду очень люблю, наряду с симфонической и оперной музыкой.
– 13 января вы отметили большой юбилей – вам исполнилось 90 лет. Чем больше всего лично вас запомнился этот день рождения?
– Как всегда, было много гостей, теплых слов поздравлений, огромных букетов цветов, чаепитие. Но, пожалуй, самое большое удивление вызвал подарок, который сделало крупнейшее книжное издательство «Фолиант». Для меня это, конечно, был большой сюрприз. Директор филиала издательства в городе Нур-Султане, оказывается, наш земляк. И вот он издал книгу – нотный сборник моих произведений. Отличная книга, называется она «Нам верить и жить суждено». И подпись: Нами Гитин. То есть не Наум Шафер, а указан мой творческий композиторский псевдоним, который когда-то придумал для меня Брусиловский. Огромная книга – 335 страниц, отличный переплет, куда вошло 331 мое произведение. Это, конечно, был самый неожиданный и приятный подарок. Там есть большое предисловие, которое написала заведующая отделом московского журнала «Музыкальная жизнь» Татьяна Лебедева, – делится приятными чувствами после публикации уникального сборника, который, кстати вышел ограниченным тиражом всего в 100 штук, профессор Шафер.
– Никогда не было, чтобы вам предлагали какие-то высокие чиновничьи должности?
– Когда был комсомольцем, то мне могли давать какие-то партийные поручения. А так никуда, конечно, не выдвигали, да и сам не хотел. Допустим, и вам это покажется странным, например, в 1954 году, за год до завершения университета, наши партийные деятели, прекрасно зная, что я ученик Евгения Григорьевича Брусиловского и имею связь со многими музыкантами, дали такое поручение. Это сейчас мы просто приходим и бросаем бюллетень в урны, а в те годы перед выборами на пунктах для голосований обязательно должен быть какой-то концерт. Причем желательно, чтобы выступали выдающиеся деятели искусства. То есть не приглашали так просто с улицы неизвестных музыкантов. И представляете, мне дают поручение любой ценой привести дорогую Куляш Байсеитову и молоденького тогда, но уже известного Каукена Кенжетаева. А я думаю: «Как же так, Куляш Байсеитова – это ж настоящая легенда, это просто не в моих силах…» Но каким-то образом мне все-таки это удалось, и я до сих пор не могу этого забыть. У меня было личное общение с ней, я был поражен ее добрейшим характером, открытостью и человеческой простотой, высокой степенью интеллигентности, и, конечно, потрясен ее невероятным талантом. Меня поразил и молоденький Каукен Кенжетаев, он только начинал, но уже успел выпустить парочку патефонных пластинок. В том числе он замечательно напел знаменитую песню Абая на стихи Лермонтова «Горные вершины спят во тьме ночной». Это был перевод из Гете. А он же наш земляк, из Баянаула, и это тоже нас сблизило. А я только купил его пластинку. В беседе я начал расхваливать, как он, в отличие от всех других певцов, так здорово передал философский смысл музыки Абая. И тут он меня прервал: «В присутствии Куляш не смейте меня хвалить, в ее присутствии я ничто, я круглый ноль, а если хотите что-то сказать, отойдемте в сторону». И меня потрясла его скромность и то, как он относился к имени выдающейся Куляш Байсеитовой. Вот такие тогда были великие и гениальные люди, которых сейчас редко встретишь. Вот это была наша настоящая казахская интеллигенция, культурная, честная и очень скромная.
Оказывается, Каукен еще и снимался в моем любимом фильме «Волга-Волга». Это я узнал потом, через несколько лет, когда приехал в Павлодар. Для меня это тоже было потрясение. Он не раз приезжал к нам в город и как-то напомнил про тот концерт на избирательном участке, он вспомнил и немного засмеялся. Потом говорю, что я десятки раз смотрел фильм «Волга-Волга» с музыкой Дунаевского, но я не могу понять, где вы там снимались. Оказывается, он был среди представителей Олимпиады со всех республик. И это было в 1938 году. Его отобрали как хорошего, типажного артиста, правда, так загримировали, что тяжело было узнать. И вот потом, когда стал уже заново и внимательно пересматривать, уже внятно видел нашего знаменитого земляка в кадре, – смеется Наум Григорьевич.
– В свое время большую народную славу получил Шамши Калдаяков. Он был самый обычный человек, но обладал невероятным талантом и сочинял красивую музыку. Известно, что тогдашние чиновники обошлись с ним не очень хорошо. Ему трижды отказали в членстве Союза композиторов Казахстана. И он был вынужден уехать из Алматы. А вы были с ним знакомы?
– Шамши Калдаяков несомненно был самородком. Хотя его называют королем казахского вальса, ему очень не повезло в жизни, хотя его песни были популярны и в те времена, и очень востребованы сейчас. Что случилось на самом деле, я не знаю, но мне было очень жаль. Его композиция, которую он написал в 21 год, сейчас стала гимном Казахстана, а она ведь сначала была просто массовой песней. Народ пел на каждом углу. И первой его исполнительницей была великолепная Жамал Омарова. Сохранилась единственная пластинка, и она хранится в нашем музее. Правда, музыка сохранилась, а текст подкорректировали. Потому что текст носил чисто советский характер. Это бьющаяся патефонная пластинка. Я всегда симпатизировал Шамши Калдаякову, хотя лично с ним никогда знаком не был. Песни его жили в народе, процветали, многие ему сильно завидовали. В какой-то степени по стилю он даже немного подражал Брусиловскому. Хотя он с ним не общался. Вот Василий Васильевич Великанов у нас был в консерватории, он приглашал его, они закрывались в кабинетах, и он записывал на ноты все то, что ему напевал Шамши. Так многие песни сохранились в нотах, и сейчас наперебой его композиции поют звезды отечественной эстрады, и каждый тамада считает за честь петь их на свадьбах, – рассказывает Наум Шафер.
Жизнь прекрасна, и она должна продолжаться
– Что дали эти три десятилетия нашей стране, как вы считаете? Много ли перемен произошло в культуре и искусстве, какие они?
– Выскажу мысли, которые не являются моими личными, они являются плодом размышлений других думающих и мыслящих людей: мне бы очень хотелось, чтобы, каких бы новых достижений мы ни достигали, чтобы они все основывались на тех традициях, которые были и существуют. А у нас богатая национальная культура, просто мы иногда недооцениваем, а может, скромничаем или принижаем ее уровень и значимость. И то, что Павлодар у нас стал городом-музеем, – это замечательно. Это величайшее событие в истории нашей страны. Потому что благодаря этому есть надежда, что на основе уже сделанного мы достигнем и добьемся новых успехов. А если мы будем все разрушать, то на голом месте уже ничего не построим. Всегда были и есть такие любители уничтожать какие-то факты из нашей действительности, чтобы добиться каких-то своих коварных целей или даже карьерного роста. Кстати, мне и мой учитель Брусиловский неоднократно об этом говорил, что нельзя ни в коем случае избавляться от старого багажа, потому что на пустом месте ничего не построишь. Всегда, при любых обстоятельствах, при любом историческом периоде или политическом строе было нечто положительное, благодаря чему общество выживало. Одним хлебом сыт не будешь, нужна и духовная пища. Поэтому, пусть мы потеряли Советский Союз, мы не должны растерять все, что было прежде. Надо избавиться от распространенных в одно время доносов, репрессий, ссылок и уничтожения творчества. А все самое лучшее, что было, благодаря чему наш Казахстан стал цветущей республикой и современным мощным государством, – развивать дальше. Но, конечно, чтобы это носило уже другой, гуманный характер, основанный на абсолютной независимости.
– У нас за эти годы подросла хорошая молодежь, она, несомненно, талантливая, интересная, но, так сказать, разношерстная в своих творческих предпочтениях. У нас есть замечательная оперная дива Мария Мудряк, есть музыкант со своей философией – автор и рэп-исполнитель Скриптонит, получивший всемирную славу и известность Димаш с огромным голосовым диапазоном, и совсем недавно получил премию «Грэмми» молодой человек из Аксу, причем бывший железнодорожник, Иманбек. У нас много других очень необычных музыкантов – от эстрадников на народников. Наум Григорьевич, а как вы относитесь к творчеству молодых, и что бы им пожелали?
– Конечно, всей молодежи и всему народу в новом году пожелаю процветания и счастья! Как бы мы ни двигались вперед, чтобы модное нынче слово модернизация не убивала традиции. Меняются вкусы, чисто человеческие ощущения и даже восприятие, и во взаимоотношениях это проявляется, и во взаимоотношениях к окружающему миру, политике, к людям, природе, искусству. Но какие бы новые формы это ни принимало, оно всегда основывается на тех достижениях, которые уже были в прошлые времена. И, если мы сумеем это гармонично сочетать, мы будем благополучно идти к новым, еще не изведанным, но прекрасным вершинам. Я искренне всех поздравляю и с Днем независимости нашей страны, и хочу, чтобы эта независимость привела всех нас к новым достижениям. И в области культуры, и в области политики, и в области социального взаимоотношения между различными национальностями. И в данный момент я вижу эти предпосылки, что это будет процветать и дальше! Сам по себе термин независимость я рассматриваю в таком плане: считаю, что человек сам по себе должен быть зависим от морально-эстетических установок, которые являются необходимыми для человека любой страны, любого народа. И мы должны быть зависимы от морали, мы должны быть зависимы от культурных установок, мы должны быть зависимы от наших близких и родных, которым должны помогать и заботиться о них в любую минуту. И в то же время мы должны быть зависимы от государства, чтобы не только от него получать какие-то прелести и блага, но чтобы и мы ему давали все то хорошее, что у нас у каждого есть.
