10 июня Борису Исаеву исполняется 85 лет
Борис Васильевич – яркая личность. Об Исаеве-руководителе и Исаеве-поэте, известном как Василий Луков, написано множество статей. У меня появилась возможность рассказать вам об Исаеве-человеке. Я благодарен Борису Васильевичу за то, что он доверил мне роль своего биографа и хранителя семейной истории. В рамках моего журналистского проекта allmemories.org (Все воспоминания) я записал с ним пятичасовое биографическое видеоинтервью – самое длинное и подробное в его жизни, которое останется на память его потомкам. По сути, это основа для книги или фильма о судьбе целого поколения, на чью долю выпали невзгоды военного времени, гигантские индустриальные стройки и горечь от потери великой страны, созиданию которой они посвятили всю жизнь. С разрешения Бориса Исаева представляю вам его некоторые воспоминания о военном детстве.
Справка: Борис Исаев руководил Павлодарской областью в 70–80-е годы. Под его руководством создано многое из того, чем живет современное Прииртышье – заводы, объекты культуры, жилые кварталы, дороги и коммуникации; впервые началось серьезное благоустройство и озеленение Павлодара. Из пыльной провинции он превратился в современный индустриальный город парков и фонтанов. Вторая ипостась юбиляра – поэзия и острая публицистика. Вот уже несколько лет Борис Исаев – постоянный автор «Нашей жизни».
Борис Исаев: я родился 10 июня 1932 года в Петропавловске. Голод как раз был. Мои родители родом из села Пресновка Соколовского района Северо-Казахстанской области. Наши предки попали сюда из Тульской губернии во время столыпинских переселений. Я как-то насчитал, вместе с моими правнуками нас семь колен здесь живет. Поэтому Казахстан – моя Родина. Моя единственная Родина.
В тесноте…
До войны у нас в семье было четверо детей. Старший – Михаил, 29-го года рождения, потом – я, сестра Раиса, 36-го года и младший брат Анатолий, 39-го года. Родители переехали из села в Петропавловск в 29-м году. Отец Василий Иванович был из крестьян-середняков, у него было шесть классов образования. Профессию получил, окончив курсы счетоводов. Работал главным бухгалтером на заводе, а потом на элеваторе. Был начитан, приучил нас к чтению. Мама Анна Андреевна родом из бедной семьи, ей даже не в чем было ходить в школу. Пошла в первый класс и бросила. Так всю жизнь не умела ни читать, ни писать. Очень этого стеснялась. Воспитывала нас – детей.
Когда родился четвертый ребенок, отец решил расширить жилплощадь и отдельное жилье построить. Ему выделили для этого старый гараж на улице Кирова. Родители продали корову, у них были еще кое-какие сбережения. К зиме отец кое-как сделал одну комнату с печкой, которая сожрала неимоверное количество угля, но мы все равно замерзали. В первую же зиму мы все заболели воспалением легких. Однажды к нам зашел наш крестный, председатель горисполкома. Он увидел, что мы тут умираем, ужаснулся. И вот тогда нам дали в двухэтажном деревянном доме двухкомнатную квартиру с кухней на втором этаже. Там перед войной мы зажили по-человечески.
В 1944 году к нам эвакуированных подселили. Мы жили в проходной комнате – мать, четверо детей, дядька наш глухой иногда жил. А в спальне родителей – эвакуированные: молодой парень с женой (она потом забеременела) со своими теткой и дядькой. Потом дед к ним еще приехал. Их пятеро в этой комнате было. Внизу у соседей тоже эвакуированная квартирантка жила. Зимой она сделала себе обогреватель спиральный, зазевалась, произошла искра, и огонь в стены ушел.
Сижу я один дома. Вдруг – дым идет из-под пола! В трех-четырех кварталах от нас был военный завод. Прибегаю на проходную, кричу: пожар! Бегу назад, уже машина пожарная выскочила, в колокол звонит. Приезжает пожарная команда – девки. Мужики все на фронте. Девчата одеты в телогрейки, ватные штаны, а сверху брезент. Неповоротливые. А у нас из-под крыши уже огонь. Сосед дядя Коля-фронтовик без одной руки выкидывает в окно наши вещи. Вытащили стол, стулья, кровать. Да много ли у нас было? Сначала нас, погорельцев, подселили в соседний дом, потом дали однокомнатную с кухней. Мы в ней долго прожили.
Короткое детство с отцом
С отцом мало воспоминаний, потому что мне девять лет было, когда он ушел на войну, и мое детство окончилось. В 1937 году в СССР впервые была разрешена новогодняя елка. Мне было пять лет. Отец работал главным бухгалтером на заводе. Там организовали праздник для детей. И вот впервые я увидел эту елку с горящими свечками, с игрушками из папье-маше, из ваты, с висящими конфетками, пряниками, орешками. Вокруг нее ходили хороводом. А потом мы шли домой. Город не освещался, не было фонарей, но была лунная ночь. Под луной бриллиантами сверкал снег, а на небе звезды. Отец меня посадил на плечи, он высокого роста был, и так домой меня принес. Следующую елку я увидел в 1942 году, когда жил в Акмолинской области у тетки. Там в сельской школе было всего 18 учеников. Взрослые, чтобы нас порадовать, нашли где-то сухие и твердые, как камни, пряники, которые, чтобы откусить, пришлось размачивать в воде.
Однажды отец выписал велосипед Пензенского завода имени Фрунзе. Старший брат Михаил на нем стал ездить. Я тоже стал просить – папа, научи меня! А в то время детских велосипедов не было. Мы, пацаны, ездили под рамой. Он говорит: да ты ж еще читать не умеешь, какой тебе велосипед? Я к брату пристал старшему, он уже школьник, – научи! Потом прихожу к папе: давай, учи на велосипеде! Я читать умею! Беру книгу и шпарю. Он меня посадил под раму, сзади держит, я по двору езжу. Чувствую, он отпустил. Кричу: папа, я еду! Обернулся и – бух! Упал! Потом, когда катался, сам на второй этаж таскал этот велосипед взрослый.
Когда началась война, отцу было 35 лет. Его призвали только в августе. Возле элеватора мужики строем ходили, уже приписаны были, ждали отправки на фронт. А я переживал – у других отцов призывают, а моего почему-то нет. Мы, пацаны, хотели, чтобы наши отцы героями были. Но отца послали на Восток, а там войны не было. Я перед своими товарищами сильно переживал. В начале 42-го года сибирские части с Востока в Подмосковье передислоцировали. Отец поехал на фронт через Петропавловск, забежал домой попрощаться. Я в это время у тетки жил и его так и не увидел. Через девять месяцев после приезда отца младшая сестренка родилась. В это время был голод, нищета, молока у матери нет. Девочка заболела и умерла. Сейчас из моих родных уже никого не осталось. Возраст-то мой какой! Дети войны. То, что я дожил до этих лет, удивительно.
Отец воевал на Калининском фронте. Вначале был писарем, у него был красивый почерк, каллиграфический, потом служил в пехоте. Мы получали от него письма, а наши до него почему-то не доходили. В 43-м он пропал без вести. Мать одно время получала пособие на детей за пропавших без вести. Потом это пособие отменили. И только в конце войны мы узнали, что отец погиб. Как и где, до сих пор не известно. Остались от него гармонь, ружье 16-го калибра и этот велосипед.
Тяжелая материнская доля
Когда отец уехал, мать осталась одна с оравой детей. Раньше она нигде не работала, но нас нужно было кормить. Мы жили рядом с товарной железнодорожной станцией. Там была одна дневная бригада грузчиков. А как разгружать ночью? Десятник станции собрал женскую бригаду из «солдаток» – женщин, которые нуждались в заработке. Моя мама разгружала по ночам уголь, цемент, дрова, соль. При разгрузке за смену давали мешок угля, так мы имели топку на всю зиму. Мало того, мать могла мешок угля обменять на базаре на булку хлеба. На разгрузку соли мать надевала отцовские штаны-галифе, потому что она туда несколько стаканов соли насыпала. Соль в Петропавловске была в дефиците.
Когда ушел на фронт отец, мой брат Михаил остался за старшего. Пошел на работу на военный завод, ему было 13 лет. В метрике переправил свой возраст на 14. Ему хлебная карточка была на 800 грамм. Еще была карточка «мясо, рыба, крупа, макароны». Это давало ему право на тарелку супа в заводской столовой в обед. Этот суп называли баландой, потому что там три крупинки плавали да огурчик соленый. Но и это не особо поправило положение нашей семьи. Поэтому решено было отправить меня к тетке в Акмолинскую область. Она была одинокой, возглавляла добычу известняка. Приняла меня, как родного.
Мать так и работала на разгрузке всю войну и после. Трудовой книжки у нее никогда не было. Получала пособия на детей до нашего совершеннолетия – 18 рублей на человека. Пенсию ей только в 75 лет назначили. Но мы, три сына, работали и гораздо больше ей помогали. Жила мать в Петропавловске с дочерью, потом с внучкой. Потом переехала ко мне в Павлодар. Но умирать решила на своей земле, где прожила 88 лет. Ушла из жизни в 1998 году, прожив 90 лет и один месяц. Помню ее колыбельную: придет серенький бычок, схватит Борю за бочок!
Что такое судьба?
Как складывается жизнь человеческая? На две трети нас делают гены, треть – ты сам и влияние среды. Это не по счету, а по сути – три части. Гены дают физику и психику человека. Среда – это время, пространство, окружение человеческое и ты сам. Все меняется. Даже то, что ты получил с генами, тоже меняется с возрастом. Еще бы я добавил сюда случай. Он играет в жизни колоссальное значение. Поэтому я считаю, что судьба – это сложившаяся биография. Случай сыграл в моей жизни решающую роль. Если бы войны не было, у меня, как и у миллионов людей по всему миру, жизнь по-другому бы сложилась. Я бы жил с отцом в семье, никуда не уезжал, а значит, не встретил бы свою будущую супругу, не поехал бы учиться на Дальний Восток. Все было бы по-другому…
Продолжение следует.
Фёдор КОВАЛЁВ, фото автора, газета «Наша Жизнь» №22, 08.06.17
