Кое-что о политике
Сияют теплом и светом
Добрые глаза бравого солдата.
Он пройдет все капканы и петли
Вселенского медсанбата —
Между Каиафой, Анной, Пилатом…
На пороге бесславной смерти
Любая империя вспомнит о Швейке,
Слегка слабоумном, особенно к вечеру.
Как выяснилось, пройти по улицам Праги и не встретить на своем пути Швейка практически невозможно. Неунывающая физиономия бравого солдата смотрит со стен домов и многочисленных вывесок, которыми оформлены многие пивные и рестораны!
При этом некоторые чехи считают, что Швейк вообще-то создает в мире отрицательный национальный образ. В той же России Швейка всегда любили больше, чем в Чехии, и читали больше – видимо, сказывался схожий менталитет. Нужно сказать, что после известных событий последних лет Чехия перестала выдавать визы гражданам России, и попасть в Прагу сейчас можно разве только по действующему шенгену какой-то другой страны ЕС. Россиянина просто не пустят в страну, если он вылетел в Чехию из-за пределов шенгенской зоны. Даже если имеется, допустим, действующий французский шенген, то из Стамбула придется сначала долететь до Парижа или Лиона, а уже потом из Франции добираться до Праги…
Мне как-то встретилось определение трех главных символических фигур современной цивилизации: Гамлет, Дон Кихот и бравый солдат Швейк. Именно они, как представлялось автору, лучше всего олицетворяют три стороны человеческого духа — сомнение, веру и юмор.
И я согласен, что Йозеф Швейк является одним из самых известных образов мировой литературы XX века, ставших общезначимым символом. Изображение доведенного до абсурда верноподданического экстаза — похожего в то же время на притворство! — позволило Гашеку создать едкую пародию на официальный идеал солдата.
Если разобраться, то «в политику» Гашек пошел скорее для того, чтобы оказывать людям конкретную помощь: избавлять от участия в бессмысленной войне, налаживать работу строительных и продовольственных организаций. Ну и, конечно, ради приключений — как острил неунывающий Швейк насчет попадания в плен: «Всякому занятно посмотреть чужие края, да еще задаром».
Чешский публицист попросту увлекся тем, что творилось тогда в России — революция, волнующие возможности, непредсказуемость и опасность каждый день. Таким был по своей сути Гашек: не политиком, а искателем приключений.
Поставьте себя на его место: чужая страна, новая любовь (в России Гашек повторно женился) и общественные события, как штормовые волны. Не зевай, изловчись — волна может поднять тебя и сделать хоть королем, хоть депутатом Иркутского горсовета!
Это правда: в Иркутске, где Гашек жил с начала июня до конца октября 1920 года, он действительно успел побывать депутатом Иркутского городского Совета! У него была немалая власть, учитывая размер губернии и тогдашнюю нестабильную обстановку в стране и в регионе. Без подписи Гашека не обходился ни один важный документ, касающийся работы хозяйственных организаций и органов безопасности Иркутской губернии.
И все же, справедливости ради, следует заметить: несмотря на всю активность и даже бесспорное везение в политической деятельности, Гашек не был, так сказать, прирожденным политиком. Когда он вернулся в декабре 1920 года к себе на родину, то к коммунистическим затеям по переделке общества стал абсолютно равнодушен.
«Вчера посетителей кафе «Унион» ожидал большой сюрприз; откуда ни возьмись, как гром среди ясного неба, после пятилетнего пребывания в России, сюда заявился Ярослав Гашек» — с таким текстом в Праге вышли утренние газеты.
Партийная деятельность Гашека в Чехии быстро сошла на нет, и он вернулся к прежней жизни. Местная пресса, припоминая его сотрудничество с большевиками, активно выступала против писателя, называя его убийцей тысяч чехов и словаков, которых он резал, «как Ирод грудных детей». Оказавшись без средств к существованию, Гашек продавал на улицах экземпляры своих книг, скопившиеся у издателей за время войны. Вскоре он снова жил на авансы от издателей, кочуя из трактира в трактир. В трактирах писал свои произведения, часто там же их и зачитывал. Так создавались новые главы про бравого солдата Швейка.
Бесспорно, роман Ярослава Гашека — редкая книга, практически, учебник жизни.
По Швейку можно жить, даже нужно. Если не можешь изменить обстоятельства, измени свое отношение к ним; именно этому учит Швейк.
Формулировки Гашека из романа вполне применимы к жизни:
«В сумасшедшем доме каждый мог говорить все, что взбредет ему в голову, словно в парламенте».
Или:
«Не всем же быть умными. В виде исключения должны быть также и глупые, потому что если бы все были умными, то на свете было бы столько ума, что от этого каждый второй человек стал бы совершеннейшим идиотом».
А вот об отношении к происходящему:
«Наше дело дрянь» — начал он слова утешения».
Ирония и юмор, которыми наполнены рассказы о Швейке, основаны как раз на том, что в его время за естественную норму принималось нежелание чешских подданных служить Австро-Венгерской империи. Автор, наоборот, демонстрирует читателю психическую аномалию – идиотское рвение отдельно взятого солдата «служить государю императору до последнего вздоха». Усердие Швейка, граничащее с кретинизмом, всегда оборачивается настоящими «медвежьими услугами», более смахивающими на провокацию.
Сдается мне, что роман Гашека — лучшая антивоенная книга, которую можно сравнить разве что с романом Ремарка «На Западном фронте без перемен». Возможно, сила этих книг как раз в том, что они во многом автобиографичны, и каждая в собственной художественной форме описывает свидетельства очевидца тогдашних событий.
Но если Ремарк показал боль и отчаяние войны, то Гашек показал её абсурд и нелепость.
Н-да… и кто мог бы подумать, что через сто лет, уже в нашем веке, роман о бравом солдате Швейке вновь обретет актуальность?!
«… Каждого отправляли в свою часть, и Швейк, прощаясь с Водичкой, сказал:
— Как кончится война, зайди проведать. С шести вечера я всегда «У чаши» на Боиште.
— Известно, приду, — ответил Водичка. – Там скандал какой-нибудь будет?
— Там каждый день что-нибудь бывает, — пообещал Швейк, — а уж если выдастся очень тихий день, мы сами что-нибудь устроим.
Друзья разошлись, и когда уже были на порядочном расстоянии друг от друга, старый сапер Водичка крикнул Швейку:
— Так ты позаботься о каком-нибудь развлечении, когда я приду!
В ответ Швейк закричал:
— Непременно приходи после войны!»
