Как-то в глухом уголке сквера, расположенного по улице Ленина, при входе в который ещё недавно стоял танк и бронзовый Ленин, я наткнулся на небольшой гранитный кубик. С одной стороны он был отполирован, а три другие даже не обтёсаны. И с этой, полированной стороны, смотрел на меня ясноглазенький мальчик и вилась надпись: «Спи спокойно, Вовочка, скоро Мы к тебе придём». И года стояли: 1901-1904.
Я смотрел на ребёнка и думал: «какой же ты счастливый, Вовочка. Минули, обошли тебя стороной революция, ужасы гражданской войны, в водоворот которой ты вполне уже мог попасть. И не пришлось тебе выбирать «против кого дружить будем»: с красными против белых, с белыми против красных…
«Русские рубят русских», «Русские рубят русских»…
Ваше слово,
Товарищ маузер!
А если и удалось тебе уцелеть, схорониться во время коллективизации, откосить во времена великих строек и миновали тебя великие чистки да тридцать седьмой год и если не стал ты при этом ни лишенцем, ни врагом народа, то и угодил прямо и непосредственно в «построенный в боях социализм».
«Построить социализм в одной, отдельно взятой стране, конечно, возможно, только сначала надо найти такую страну, которую не жалко».
А тут тебе уже, вот он, и сорок первый год:
Вставай, страна огромная!
Вставай на смертный бой
С фашистской силой тёмною
С проклятою ордой!
Пусть ярость благородная
Вскипает как волна
Идёт война народная,
Священная война!
Гнилой фашистской нечисти
Загоним пулю в лоб!
Отродью человечества
Сколотим крепкий гроб!
Озноб по коже и ком в горле.
А тебе, Вовочка, сорок и ты в самой мужской силе. И тебя забирают в армию, Вовочка. Потому, что если не ты, то кто же?
… На тебе сошелся клином белый свет…
… «Братья и сестры… да осенит вас слава наших великих предков Суворова, Кутузова, Нахимова, Александра Невского…Кто к нам с мечом придёт, от меча и погибнет…»
Во, как заговорил Иосиф Виссарионович! Припёрло. Нужда пуще неволи. Во, как припёрло!
Выручай, Вовочка. Потому, как либо мы их, либо они нас. Либо мы в Берлине («и красный флаг будет развеваться над рейхстагом»), либо они в Москве. Третьего не дано.
И ты доходишь до Берлина, Вовочка и, может быть, даже расписываешься на Рейхстаге. Потому, что третьего не дано. И возвращаешься домой. При орденах и медалях.
«Руки целы, ноги целы, что ещё?»
И будешь ты в почёте и славе и Хрущёв. Брежнев. Горбачёв, Медведев и Путин, каждый в отдельности и все вместе будут решать твой жилищный вопрос. И каждый в отдельности и все вместе они решат его окончательно и бесповоротно. Только ты этого как-то не заметишь. Как жил тесно и бедно, так оно и осталось. А пионеры отдавали тебе салют и приглашали на свои сборы.
Свыше ста миллиардов тех ещё, немецких марок контрибуции слупил с Германии Сталин. Но ни одного пфенинга, ни одной копейки не досталось с неё тебе, Вовочка. И куда всё это подевалось, одному богу известно. То ли в золото партии превратилось, то ли ещё как…
Не было тогда ни счётной палаты, ни Эльвиры Набиуллиной, ни Татьяны Голиковой…
И продолжал жить ты тесно и бедно. На пенсию, на которую ни жить, ни умереть… А благосостояние советского человека всё росло и росло…
В своё время Александр III, тот самый, который на вопрос: «Есть ли у России союзники?»- сказал: «У России есть два союзника: её армия и её флот», — когда ему принесли на утверждение комплект новой солдатской формы, примерил её и с полной боевой выкладкой, винтовкой, штыком и подсумком с патронами совершил ночной марш бросок и только вернувшись утром, поставил свою подпись. А вот проверить на своей шкуре рост благосостояния советского человека охотников так и не нашлось.
Эксперименты, впрочем, ставились. И довольно крутые. Так у маршала Жукова никаких претензий к форме советского человека не было. Ни к кирзовым сапогам, ни к портянкам, ни к качеству, собственно материала…
А уж погулять с полной боевой, так и вообще из области фантастики. А вот сбросить реальную ядерную бомбу над полем учебного боя и понаблюдать что из этого выйдет, это-пожалуйста. А вы говорите «ночью, с полной боевой…»
Нет, какой же ты всё-таки счастливый, Вовочка…
А как всё хорошо начиналось.
1912 год — сто лет со дня Бородинской битвы. По всей России ищут и находят одиннадцать (!) участников этого сражения и сам царь преклоняет пред ними колена.
1913 год – трёхсотлетие дома Романовых. Праздновали широко, с размахом, даже кичливо и как-то залихватски, что съёжилась и совсем забылась другая народная мудрость: «не хвались идучи на рать, а хвались идучи с рати».
И в самый разгар этой патриотической вакханалии прозвучал голос царя. Николай II предлагал нечто доселе неслыханное: всеобщее и полное вооружение. И, как топор в реку: ни тебе брызг, ни кругов по воде. Абсолютное и полное молчание.
А народ не един, нет, не един. И не сегодня и не вчера это случилось. Правда, война русских объединяет.
Значит война.
Но первые результаты обескураживают. Не то, чтобы страшные поражения, но ждали то сокрушительных побед.
И вот уже Владимир Ленин едет делать революцию. Через всю Германию, в запломбированном вагоне, и прибывает, наконец, на финляндский вокзал и прямиком, с броневика в лоб:
— Сегодня, — говорит, — рано, а завтра будет поздно.
Ну, «сегодня рано» — это понятно. Силёнок надо поднакопить, деньжат опять же тоже, чтобы матросикам было чем платить.
А вот «завтра поздно» — это почему? А учредительное собрание.
Власть — вот она, валяется под ногами.
Но никто не берёт. Ни кадеты, ни либералы, ни эсеры, ни меньшевики… ни одна партия. Потому, что кто бы и как бы власть ни взял, окажется в меньшинстве.
Квалифицированного большинства нет ни у кого. А у большевиков, так и тем более. Так вот, большевики как раз и отличаются от всех партий тем, что им нечего терять.
«Главное — взять власть, а там посмотрим», — изрёк Владимир Ленин.
И смотреть нечего: «там» — гражданская война.
И вот, напялив парик на лысую голову и забинтовав щеку, Ленин прибывает в Смольный. А всё уже сделано. Банки, вокзалы, мосты, телефонные станции и сам «Зимний» уже взяты, и без единого выстрела. Не зря сами большевики называли Октябрьскую революцию октябрьским переворотом. Но об этом позже.
А сейчас обратимся к сакраментальному вопросу: «Где деньги, Зин?»
Начнём издалека.
Значит, в своё время послом Германии в Швейцарии был граф Мирбах. В какое такое время? А как раз тогда, когда там неплохо устроился и неплохо проживал Владимир Ильич Ленин. И вот этот самый Мирбах переводится вдруг в Москву. Ага. К своим большевикам. Через Мирбаха шли переговоры и деньги. Пьяному ежу ясно и давно написано: большевикам нужна власть в России – немцам нужно вывести Россию из войны. Совпадение целей – почва для любого политического союза.
— Дайте нам денег! И мы избавим вас от войны на два фронта! Ещё и все долги вернём! Власть-то будет наша!
— Гут! Мы можем дать вам денег.
Мы поможем вашей революции. Но после победы вы нам заплатите… сейчас обговорим пункты…
А Мирбаха убрал Блюмкин. Так он был чекист и эсер. Да? Потом после вояжа в Китай и сам куда-то сдулся.
Да, но это всё предположения, а история дама строгая, ей документ подавай. Ну, с Россией всё понятно, а скрупулёзные немцы? Неужели ничего так и не запротоколировали и ничего не сохранили? Ведь мы же рейхсканцелярию в сорок пятом то брали. Двадцать семь лет спустя. По исторически меркам вообще не срок. Вот если бы рейхсканцелярию брали американцы с англичанами, тут бы мы конечно, узнали много интересного, а Сталину лишний шум вовсе ни к чему.
Но вернёмся назад.
Мы оставили Владимира Ильича в момент, когда он пришёл в Смольный.
Здесь он сел и мгновенно написал «Декрет о земле»: поделить и раздать в собственность крестьянам.
Потом отберут, а крестьян сгонят в колхозы. Земли – хоть залейся, но она государственная.
«Заводы и фабрики – рабочим»?
Ни в жизнь и никогда. Заводы и фабрики останутся государственными, а рабочие на них – государственными рабами.
«Мир народам»!
За тридцать один год, начиная с тысяча девятьсот четырнадцатого и по тысяча девятьсот сорок пятый, Россия-СССР провела в войнах:
Первая мировая 1914-1917 – три года;
Гражданская война 1917-1924 – семь лет;
Финская война 1939 – полтора года;
Освободительный поход – 1939-1940 – полтора года;
И, наконец, Великая Отечественная война 1941-45 годов.
Итого: 18 лет.
Восемнадцать лет из тридцать одного года, больше половины! А ведь были ещё столкновения на КВЖД и «добровольцы в Испании. Чем не новая «тридцатилетняя война»… А вы говорите «мир народам».
Но и этого многим было мало.
«Я хочу, чтоб к штыку приравняли перо»,- в приливе чувств разоткровенничался один из придворных поэтов. И фраза стала крылатой.
Между тем, прошёл год семнадцатый и пошёл восемнадцатый год, а Владимир Ленин, если не считать чисто внутренних дрязг, сидел себе в Кремле. И никакой тебе гражданской войны. Что, выкусили? Правда власть то большевики взяли не одни, а вместе с эсерами. То бишь с социалистами революционерами, эсдэками-социалистами-демократами да ещё с анархистами всех мастей. Потом всех определят по назначению. Каждому своё: кого уберут, кого в тюрьму, а кого в концлагерь.
А гражданской войны всё нет. Пугали тут…
Что, русские медленно запрягают?
И это, конечно. А пуще всего, пофигисты. Пофигисты — это такой народ, которому всё «пофиг». Ленин, Керенский, или папа Римский-Корсаков.
Вот возник такой народ и стал быстро разрастаться, так, что во времена Брежнева достиг размеров всего советского народа и тогда развалился и почил в бозе весь Советский Союз…
…Итак, прошёл семнадцатый и пошёл восемнадцатый год и Ленин сидел в Кремле и думал, что, кажется, пронесёт, и он, как и много раз раньше, перехитрил всех и никакой гражданской войны не будет… Как вдруг грохнуло. И сразу во многих местах. И стало вдруг большевикам тесно и жарко. И остались они одни посреди всей России «с наганом в руке и с Лениным в башке».
Мы говорим — красные и белые.
Ну, красные это понятно кто. Красные — это большевики. А белые? А белые – это все те, которые не большевики. И объединится им, белым, не так-то просто. Даже чисто географически. Они-не в центре. И уже по одному тому, что они белые им многое нельзя, из всего того, что большевикам можно. Нельзя менять лозунги, как перчатки. Нельзя пообещать что-то, а потом это обещание не выполнить. Нельзя гнать без разбору мужика в армию. А отличных офицеров у большевиков не меньше, чем у белых. И воюют грамотно, если не сказать самоотверженно. Ещё бы, а куда деваться, если твою семью в залог взяли. А белым так делать нельзя. Непозволительно. Но в гражданской войне, ка и в любой другой, звереют все. А ещё в гражданской войне не бывает победителей, только проигравшие…
Говорят, что победители пишут историю. Это верно лишь в небольшой мере. У лжи короткие ноги. Подлинную историю пишет разве что тот, «кто тихо играет на дудочке, под которую кружит земля». Ведь кто такие белые? Это просто все те, кто физически не может переносить смрад большевизма. А внутри себя они разные и им очень трудно между собой договориться. И вот уже наступающие с юга и из Сибири Деникин и Колчак никак не могут объединить свои действия. Только война русских и объединяет, да и то не какая-нибудь, а такая, что «или-или»…
…крестом своих рук
ограждая живых,
всем миром сойдясь
наши прадеды молятся
за в бога не верящих внуков своих…
И сегодня, как и сто лет назад русские разобщены. Не могут и не хотят договариваться.
Нет, не зря Владимир Путин не решается выносить мумию вождя мирового пролетариата из мавзолея и перезахоронить его, как и завещал сам Ленин, в Санкт-Петербурге, рядом с могилой матери. Равно, как и не решается убрать из кремлёвской стены урны с прахами многочисленных государственных и партийных функционеров и тем самым покончить, наконец, с кладбищем, расположившимся в самом центре нашей столицы, на Красной площади.
Как говорится, не буди лихо, пока оно тихо. Бог знает, сколько нам отведено ещё времени, чтобы договорится. Во всяком случае, провести так и не состоявшееся учредительное собрание ещё не поздно. Договоримся и исчезнут, как сон лукавые выборы, непрошибаемая коррупция и люди станут доверять власти, а власть людям.
Умом Россию не понять
Аршином общим не измерить,
У ней особенная стать:
В Россию можно только верить.
(Тютчев)
Давно пора,… в такую мать
Умом Россию понимать!
(И. Губерман)
А прав то кто? Во, дела!
***
Сквер, что по улице Ленина, реконструировали дважды. Совсем недавно из него убрали скульптуру Ленина и увезли куда-то танк. А я помню его ещё старым заброшенным кладбищем. Надгробий на нём не было, лишь старые расплывшиеся контуры могил обозначали былые захоронения. И там, в густоте разросшихся деревьев я наткнулся на гранитный куб с портретом мальчика и надписью на одной, полированной стороне.
Строки, которые врезались мне в память на всю оставшуюся жизнь: «Спи, Вовочка, скоро мы к тебе придём»!
Давид ГАНЕЛИН, НЖ№36, 10.09.15
