Пятница, 29 марта
Меню

Мир праху

  • Ирина Ковалёва
  • 1556
Мир праху
Новосибирский крематорий. фото из открытых источников

Пандемия отразилась не только на жизни во всем мире. Но и на смерти. Высокая летальность новой инфекции накладывает свой отпечаток на то, как провожать в последний путь близких. И, похоже, ковид подталкивает к изменениям и похоронную сферу, и погребальную культуру в целом. Судя по прогнозам ВОЗ, коронавирус не собирается сдавать позиции, и соседствовать с ним человечеству придется. Как и придется вырабатывать новые стратегии. В том числе и в вопросах особой части нашей жизни – финальной.

«На Земле мы не навсегда. Лишь на время…»
Тема смерти табуирована в обществе. Но с новой напастью возникли и новые кладбища для умерших от коронавирусной инфекции. О смерти и проводах в последний путь заговорили более открыто. А теперь еще будут строить первый казахстанский крематорий. В этом году принято откладываемое много раз решение по возведению комплекса. Скорее всего, не обошлось без ковида. Именно во время ЧП госкомиссия дала поручение проработать и просчитать строительство крематориев в крупных городах страны. Весной 2020 года был разыгран тендер на разработку проектно-сметной документации строительства крематория, сообщается в акимате Алматы. Планируется постройка однозального крематория в Алатауском районе. Предположительно, с двумя печами: для кремации усопших и для сжигания биоотходов.

За и против казахстанцы высказывали в соцсетях. В одном обсуждении на Фейсбуке противники кремации приводят свои доводы: «Уже тем не осталось, как распилить бюджет!», «Это чтобы сжигать улики после изъятия органов?», «Нужны школы, сады, спортзалы, а не крематорий! Кто хочет быть сожженным – езжайте и живите там, где сжигают! Это опять воровство наших денег!», «Вот преступникам нашим руки развязали. То проблема была трупы скрыть, а теперь и это решили», «То на пантеон, теперь на крематорий? Лучше бы эти деньги потратили на нужды живых людей».
Сторонники идеи говорят о другом: «Лучше пусть мое тело после смерти сожгут, чем черви его есть будут», «Это уж лучше, чем ЛРТ. И нужно, чтобы инфекции не залеживались в земле и потом не вспыхивали эпидемии, уж лучше тела умерших от инфекционных заболеваний кремировать», «Люди разные, и каждый имеет право на свой выбор после смерти. Да и для экологии это лучше, чем наращивать территории кладбищ», «Лучше крематорий, чем умерших от заразы засыпать хлоркой», «Это возможность выбирать, я не хочу гнить в земле».

В светском государстве против кремации обычно высказывается духовенство. Тело человека должно быть предано земле, сжигать его нельзя – так принято в аврамических монотеистических религиях (иудаизм, христианство, ислам и др.). Однако теологи утверждают, что, согласно священным писаниям запрещающих кремацию вероучений, тем не менее, эта процедура не помешает воскрешению на Судном Дне и открытию ворот рая. Также говорится, что судить душу будут по поступкам, которые человек совершал при жизни. Между тем, в буддизме и индуизме наряду с темой возрождения кремация – единственный приемлемый способ захоронения. Предпочтения нерелигиозных людей, как правило, вообще остаются в стороне.
Но основной посыл – по желанию и добровольно. А вот здесь права выбора пока нет. Должен ли он быть у человека? Каким будет занавес в финале его личной пьесы под названием «Жизнь»?

Одни пугаются и сравнивают нововведение со сжиганием тел в концлагерях. Другие говорят о современных реалиях – об экологии и экономии. Например, экономии земли и уменьшении площадей кладбищ. Дело в том, что погосты выпадают из полезных площадей населенных пунктов. Ничего, кроме парков и скверов, на них в будущем устроить нельзя. Да и то, через 50 лет после последнего захоронения и закрытия кладбища. Многие парки и скверы Алматы, в том числе Парк имени 28 гвардейцев-панфиловцев, расположены на месте бывших кладбищ. В Павлодаре на месте старинного некрополя устроен парк АНК (бывший горсад). Либо нужно будет рекультивировать землю, изымать и переносить останки. Но продукты разложения все равно остаются в почве.
Специалисты приводят в пример и экономию места – в колумбарии на участке площадью в один квадратный метр возможно поместить более 30 урн с прахом в несколько ярусов-этажей. Говорят и об экономии времени. Естественный процесс минерализации – около 50 лет. В кремации этот период – от одного до трех часов.
Но самое главное – свобода выбора. Свобода распоряжения своим телом. Свобода действия родных – близких не будут «держать могилы». К тому же, выбор есть и в формате упокоения. Урну с прахом можно захоронить в земле или хранить в колумбарии. А можно, при наличии соответствующих законов, в саду под дубом. В мире набирает тренд биоурн, в которые засыпают прах после кремации и семена растения. И вместо кладбищ будут сады. А еще приводят в пример романтическую возможность буквально «развеяться» над горами и морями.
Сейчас в Казахстане выбор для приверженцев кремации – вывоз тел в крематории соседней России. Их там около 20. Ближайший – в Новосибирске. А в Москве с 1972 года функционирует самый крупный в Европе «Николо-Архангельский крематорий». Прежде всего, тело готовят к перевозке – бальзамируют. Как сообщают фирмы, предоставляющие подобные услуги для казахстанцев, необходим также гроб, цинковый транспортировочный контейнер для перевозки «груза-200», ритуальные принадлежности, катафалк, урна. Тем, кто не может поехать попрощаться, предоставляют видеоотчет.
На сайтах крематориев рассказывается о процессе. Все давно проводится на современном высокотехнологичном оборудовании, отвечающем строгим гигиеническим стандартам. Процедура компьютеризирована, выставляется и контролируется температура, подача газа и воздуха в камере сжигания. Регулируется отвод жидкостей и испарений. После кремации пепел собирают, охлаждают, помещают в урну для праха и передают родственникам.

Операция «Утилизация»
Вторая печь будущего крематория в Алматы предполагается для утилизации медицинских биоотходов. В Казахстане для них нет специальных полигонов. Сейчас, согласно правилам, патологоанатомические и органические операционные отходы, продукты хирургического вмешательства и прочие биологические/анатомические отходы подлежат захоронению на кладбищах на специально отведенном участке. Либо подлежат кремации. Для этого должна быть специальная печь-инсинератор, в которой все сжигается дотла. Инсинераторы есть не везде. И зачастую отходы класса Б и В хоронят в стандартных могилах на спецучастках партиями по 70 кг.

Например, в Павлодаре на новом кладбище есть отдельный участок, там на могилах с биоотходами имеются надписи «Утилизация». На этих же участках проводят захоронения неопознанных, невостребованных тел, в народе называемых «безродными». На их могилах – таблички с номерами.
В 2019 году в Казахстане были оштрафованы несколько компаний, случайно или неслучайно «не довезших» тонны опасных медотходов (ампутированных частей тела, остатков анализов крови, грязных бинтов и т.д.) до места захоронения или уничтожения. Находили их в степи или на проселочных дорогах местные жители. Весной того же года внесли поправки, и теперь штрафы за нарушение требований санитарных правил, гигиенических нормативов и технических регламентов значительно увеличились. Также стали необходимы ежегодные отчеты. Между тем, специалисты выступают за кремацию биоотходов, чтобы опасные инфекции не попали в почву и грунтовые воды.

В ветеринарии почти все то же самое. В 2017 году в Павлодаре была закуплена установка для уничтожения трупов зараженных животных (сибирская язва, ящур и т. д.) и утилизации биоотходов. Оборудование за 17,6 миллиона бюджетных тенге передали на баланс ветстанции. Правила запрещают производить сброс биологических отходов в водоемы, мусорные контейнеры и вывоз их на свалки и полигоны для захоронения. Нарушение влечет привлечение субъекта предпринимательства к административной и уголовной ответственности. Уничтожение ветеринарных биологических отходов, согласно приказу Минсельхоза, должно осуществляться путем использования печи-крематора и скотомогильника (биотермической ямы). Кремацию и в ветеринарии называют наиболее безвредным для окружающей среды способом утилизации биоотходов.

«Это все, что останется после меня»
34-летняя павлодарка Дарья Петушкова – в прошлом танатопрактик и бальзаматор. Есть опыт работы в морге. Она одна из немногих, если не единственная, кто прошел обучение на международных российско-германских курсах в Новосибирском крематории в 2015 году. Уже имея высшее техническое образование, а также специальность стилиста, парикмахера, визажиста, Дарья прошла учебу и практику в лучшем комплексе погребальной сферы России. В нем, помимо печей, колумбария и церемониальных залов, есть Музей мировой погребальной культуры и учебный центр для «похоронщиков». После практики ее уговаривали остаться работать в комплексе, но она вернулась домой в Павлодар. Говорит, полученный опыт – не про смерть, а для жизни.

– Уровень понимания и развития погребальной культуры и обучения очень высокий, – говорит Дарья Петушкова. – Как специалист бальзаматор только проводит бальзамацию тела.  А танатопрактик, помимо этого, может проводить посмертную стрижку, покраску, макияж, спецмакияж, восстановление структуры лица и тела, например, после травм или недугов, и многое другое. В общем, полностью готовит усопшего к прощанию. Мы также учили погребальные традиции разных народов, похоронные обряды различных религий, особенности и смыслы многих ритуалов. Обязательный курс – психологическая поддержка родных и близких в период горя. Я одна была на обучении из Казахстана. Насколько мне известно, в Павлодаре других таких специалистов нет. Но, думаю, должны были уже появиться в Нур-Султане и Алматы.

– Почему у нас спорное отношение к кремации?
– Из-за мусульманских традиций. Я часто бывала за рубежом и знакомилась с местными погребальными обычаями. В Германии, к примеру, 70 % похорон – путем кремации. Из-за недостаточного количества площадей под кладбища там крематории были уже в 19 веке. В Нидерландах свои обычаи. На кладбище Амстердама я увидела не в прямом смысле колумбарий. Там сдвигают могильную плиту и кладут урну с прахом в своеобразный мини-склеп. На это тоже есть причины: страна с очень-очень сырым климатом. Но я вижу, что нынешнее поколение в Казахстане уже не так категорично относится к кремации и к другим погребальным ритуалам. Раньше, например, был стереотип, что на похоронах в гроб нельзя класть живые цветы. Хотя это странно – цветы уже погибли, они же срезаны. Жизнь идет, и сейчас многие обычаи трансформируются, меняются.

– Что экологичнее?
– Кремация намного экологичнее. Давайте называть вещи своими именами – при кремации нет опасности заражения почвы и вод трупным ядом, инфекциями, нет гниения, червей. А пепел также можно захоронить в землю – как говорится, «прах к праху». Когда придет мой срок, я для себя хотела бы кремацию. К тому же крематорий могут использовать для сжигания биологических отходов – анатомических остатков от операций и т. д. Считаю, что еще при жизни у человека должен быть выбор, что будет с его телом после смерти. И государству нужно этот выбор учитывать. Кто хочет традиционные погребения – и так будет хоронить по-старому. Но сейчас желающим кремировать родных нужно ехать в Россию. Около 100 тысяч тенге стоит перевоз покойного через границу, когда она открыта. Обязательно тело для транспортировки бальзамируют. Отдельно покупают гроб и т. д. Разрешительные документы должны выдавать бесплатно. Кстати, кремация значительно дешевле нынешних традиционных похорон. Кто-то берет большие кредиты для проводов родных в последний путь. А у кого-то есть только пособие от государства на погребение – чуть больше 30 тысяч тенге.

– В процессе обучения вы проходили основы безопасности? Сейчас в период коронавируса это очень актуально.
– Разумеется. Как раз кремация – это даже не для мертвых, а для безопасности живых. Да и места для нынешней жизни, для детей и внуков будет больше, если не тратить его на кладбища. Считаю, опасения перед крематориями возникают из-за малой информированности. Сейчас, когда хоронят жертв коронавируса, думаю, стоит подумать и о безопасности. Хотя и без коронавируса от усопшего можно заразиться более чем 40 болезнями. Даже просто умерший от старости человек может представлять опасность для живых. Для родных покойный – родной человек, это эмоциональный момент. А с точки зрения науки, медицины, биологии, химии, усопший – это уже, образно говоря, «биологическое оружие», источник инфекций. Трупный яд, продукты процессов распада, гниения и разложения. Конечно, проводят обработку и обеззараживание тел. Но и после этого лучше лишний раз не прикасаться к покойным. Людям сложно постичь, что такое смерть. Но когда знаешь погребальную сферу изнутри, прикладываешь все усилия, чтобы помочь людям справится с бедой, отношение меняется. Когда хоронила маму, я плакала, что в ее теле в гробу уже нет души, нет и уже никогда не будет тех отношений, привязанностей, что были между нами. Но память остается с нами, а не в земле с телами умерших.

– Ты согласилась бы работать в новом крематории?
– Думаю, нет, поменялись приоритеты. Мне было интересно учиться, быть первой у нас, применять на практике полученные ценные знания. Помню, я восстанавливала внешность парня, который сильно пострадал в страшной аварии. Или лицо молодой девушки, которое изменила тяжелая болезнь. После похорон родственники говорили спасибо за то, что я разделила их горе, за возможность их близким уйти достойно, со спокойной улыбкой на лице. Но сейчас я не практикую. Похоронила родителей, сама перенесла после операции инсульт. Год заново училась дышать, двигаться, говорить, ходить. И решила: жизнь не стоит откладывать на потом, пришло время для исполнения моей мечты – медицины. И если раньше меня интересовала помощь людям в финале жизни, то теперь ближе – оказывать поддержку при ее начале, рождении. Я второкурсница медколледжа, акушер. Уже помогала на партнерских родах – и это чудо. Нужно думать о будущем. О том, что мы оставим следующим поколениям.