Творческая группа «Телестудии «Ключ» презентовала новый фильм из цикла «Тайны Павлодара: истории вне времени». На этот раз героем документально-биографического проекта стал композитор, профессор Наум Шафер. Он собрал мировую музыкальную коллекцию из более чем 27 тысяч патефонных, граммофонных и виниловых дисков. Осенью 2022 года профессора, к сожалению, не стало, но двери созданного им музея всегда открыты для посетителей. А самое главное — всё бесценное наследие профессор, жизнь которого была полна многих ярких, и в тоже время трагических моментов, — завещал ставшему ему родным Казахстану.
Незадолго до смерти мы записали эксклюзивное интервью с Наумом Григорьевичем, где он рассказал много интересных моментов: о том, как их депортировали из далекой Бессарабии в Казахстан, как он подружился с известными казахскими артистами, учеными, писателями, и, конечно, о том, как он оказался в тюрьме по ложному доносу за антисоветскую деятельность.
Когда остановились часы
— Услышав, что случилось с Наумом Григорьевичем, мы проводили очень много времени в зале, в фонотеке, и увидели, что у нас даже часы остановились в зале. То есть настолько музей погрузился в траур: часы, которые ни разу не останавливались, шли, тикали, и они «затихли», — вспоминает те дни директор дома-музея Шафера Ажар Сагандыкова.
В крохотном концертном зале дома-музея целый месяц стояла тишина. Виктор Сакин проработал бок о бок с профессором много лет, и перевел с винила в цифровой формат мелодии и песни забытых исполнителей, в том числе датируемые концом XIХ — началом ХХ века. Некоторые и вовсе сохранились в единственном экземпляре на планете.
— Хочется донести до слушателя хорошую композицию с нормальным звуком. Да, многие не понимают: дотошный человек, сидит там, думает, из ушей дым идёт. Конечно, человек ушел от нас, но я считаю, что музей должен жить, работать, пускай люди приходят и слушают нас, — рассказывает звукорежиссер музея Виктор Викторович.
Чтобы музей продолжал жить, а музыка звучала вечно, мечтал и сам Наум Григорьевич. Кадры фильма сделаны незадолго до его смерти. Аксакал словно чувствовал, что скоро отправится на небеса, и сам пригласил нас на встречу. В полуторачасовой беседе он рассказал о многом: и о раннем детстве, и о том, как полюбил музыку…
— Я жил в русской Бессарабии, оккупированной румынами 1918 году, — начал тогда наш разговор Наум Григорьевич…. — А музыка жила в сердце вечно: окружение потому что было такое. Это румынское радио, это кочующие цыгане, которые на середине улицы могли устроить потрясающий концерт. Это моя бабушка Инда, которая училась в русской гимназии и запомнила старинные религиозные песни. Это была мама, которая играла на пианино, это был папа, который всегда при себе держал скрипку.
Конечно, он с огромной горечью и болью в сердце вспоминал жестокое время депортации бессарабских евреев в Казахстан.
— Когда нас освободили советские войска в 1940 году, надо было наполовину расчистить территорию. И тогда творилось полное беззаконие. Нашу семью депортировали люди, откровенно говоря, с уголовной психологией. Допустим, мама хочет взять каракулевое пальто своё, ей говорят: это нельзя. Я слышал, для себя присмотрели. Я хотел тут же забрать патефон и пластинки: патефон нельзя, и пластинки нельзя. Потому что у нас был американский патефон, очень хорошего качества, хорошо звучащий. Я поднял страшный вой, 10-летний мальчишка. И среди НКВДшников, которые нас депортировали, был милиционер. Их всегда сопровождал какой-то милиционер. Он вмешался в это дело, говорит: я получил инструкцию, 100 килограммов любых вещей, 100 килограммов хоть золота и так далее. Так или иначе, он добился того, что мне удалось 30 пластинок нашей коллекции захватить с собой, — эти воспоминания остались у него в памяти навсегда.
Так всё начиналось
В итоге из 30 первых пластинок с еврейской музыкой из Бессарабии, в Казахстане его коллекция достигла 27 тысяч. Теперь это золотой фонд, сокровищница мировой музыки в старинных патефонных бьющихся стеклянных и виниловых носителях.
— Наш музей благодаря Науму Григорьевичу является хранителем самого уникального языка мира — языка, понятного всему миру. Когда включаем Баха, его понимают все: Австралия, Чукотка, Канада, Америка, то есть мы являемся хранителями музыки, хранителями международного языка, и Наум Григорьевич своей коллекцией сохранил этот язык для всего человечества, — отмечает директор музея Ажар Бакитовна.
Вся жизнь Шафера полна испытаний и ярких событий одновременно. Его семью при депортации высадили в спецпоселении под Акмолинском. Евреи, немцы, русские, народы Кавказа и Балтии, корейцы, украинцы, венгры, поляки, финны, узбеки, таджики — кого только не было в этом 31-м поселке. За месяцы, пока они добирались в полувагонах для перевозки лошадей, — умерло много детей и стариков. Мужчин и физически зрелых юношей забрали в трудовую армию. То, как его семья выжила в холодной зимней степи, он всегда объяснял просто — благодаря невероятной доброте и заботе простых казахов. И приводил один пример: в 1946 году вместе с отцом и 5-летним братом выехали на повозке, а когда до города оставалось 72 версты, — заблудились в жутком буране.
— Мы бы погибли, если бы неожиданно не наткнулись на казахскую юрту. И я до сих пор помню старую казашку, которая выбежала из юрты: ой-бай-ой, ой-бай-ой, вслед за ней какие-то молодые ребята, они распрягли лошадь. Нас тут же завели в юрту, обогрели, накормили. Я уже не помню, чем нас кормили, но накормили досыта. Приготовили постель, мы переночевали, и утром на следующий день мы продолжили путь в Акмолинск, — с теплотой вспоминал Шафер. — Понимаете? Простая казашка, которая, очевидно, была хозяйкой этой юрты, молодые ребята. Они не спрашивали, кто мы по национальности, мы для них были просто люди. Русские мы, евреи, молдаване или таджики, — это их не интересовало. Уже потом я сделал вывод: с одной стороны проявились самые замечательные свойства казахской народности, это гостеприимство по отношению к гостю, особенно если он попал в беду, а с другой стороны — стихийный интернационализм. Перед ней были люди, а не представители какой либо национальности. Поэтому об одном случае можно судить обо всем остальном.
Особая философия
В те же мальчишеские годы он и влюбился в народные казахские мелодии. А первой песней, которую лично перевел на русский язык, стало лирическое произведение «Жан ерке». В его же коллекции хранится и единственная запись песен некогда знаменитой Жамал Омаровой.
— В казахской лирике меня, прежде всего, поражала сердечность, необычная искренность чувств. Это особая философия. Понимаете? И вы, может быть, удивитесь — профессионализм. Несмотря на то, что они нигде не учились и даже нот не знали. Курмангазы, он ведь создавал такие произведения, которые могут создавать люди с консерваторским образованием. Алма-Атинская консерватория вначале существовала без имени. Потом присвоили имя Курмангазы. В этом сыграл очень большую роль Евгений Григорьевич Брусиловский. Ему говорили, как это можно? Он не знал нот, а консерватория — это высшее музыкальное учебное заведение, а мы присваиваем имя Курмангазы. А Брусиловский отвечал, что любой профессионал должен учиться симфоническому мышлению именно у Курмангазы. И добавлял цитату из Глинки: «Музыку создает народ, а мы, композиторы, ее просто аранжируем», — приоткрыл интересные детали Наум Григорьевич.
На редких снимках, которые хранятся сейчас в Алматы, молодой Наум с родными, а на второй раритетной фотографии запечатлен отец Герш Шафер.
В 1950 году юный и полный новых идей Шафер поступил в лучший университет республики КазГУ. Встреча с будущим учителем Евгением Брусиловским, писателем Мухтаром Ауэзовым, легендарными композиторами, артистами Куляш Байсеитовой, Розой Баглановой, Латифом Хамиди, Шакеном Аймановым, Байгали Досымжановым круто изменили всю его жизнь.
— Когда Брусиловский узнал, что я коллекционирую пластинки, он мне задал первый вопрос: — А коллекционируете ли вы казахские пластинки? Я говорю: — Любую казахскую пластинку, которая появляется в магазине, я тут же покупаю. — Да, — сказал он, — но вы же покупаете пластинки, которые появились в конце 40-х, затем в 60-е годы. А 30-е годы? Разъезжайте по аулам, беседуйте со стариками, вот кто вам подарит, кто вам продаст, и так далее. Потому, что в нашей республике должна быть создана фонотека народной музыки, прежде всего казахской, — Евгений Брусиловский сыграл огромную роль в формировании мировоззрения и композиторского таланта молодого Шафера.
Любовь с первого взгляда
Там же, в Алма-Ате, он встретил свою будущую супругу Наталью Капустину. Скромная девушка, выросшая в алтайских горах в старообрядческой деревне и также влюбленная в казахскую культуру, станет его вечной музой и соратником. Сама она впервые услышала казахский фольклор, когда добиралась с другими студентами из Уштобе на железнодорожную станцию.
— Можете себе представить: грузовая машина, в кузове сено, мы на этом сене, я одна русская, все остальные казахи, девушки, парни. И ночь. Как они запели, а навверху звезды, и я поняла, что по-настоящему казахское пение нужно слушать не в закрытом помещении, где стены ограничивают звук, а под открытым небом. И можете себе представить, как они запели, у меня аж мурашки по коже пошли. Это было такое потрясающее впечатление, тут небо, тут звезды, раздается их голос, они поют слаженно, как будто век тренировались, — этот случай оставил самые незабываемые впечатление еще у молодой русской студентки Натальи Капустиной.
В Алма-Ате, уже в статусе жениха и невесты, они вместе ходили в кино, на литературные вечера, особенно не пропускали возможности встреч с Мухтаром Ауезовым, и были завсегдатаи оперного театра имени Абая. Оба очень полюбили постановку «Биржан-Сара», и стали поклонниками тогда совсем еще юной Бибигуль Тулегеновой. Кстати, она первой исполнила на казахском языке песню Дунаевского «Под луной золотой», и Шафер единственный, кто сохранил эту запись на магнитофонной ленте, а затем перевел в цифровой формат. Потом, уже много лет спустя, выслал эту уникальную запись лично самой Бибигуль Ахметовне.
— Выходит на сцену девушка, как березка стройненькая, тоненькая, но когда она запела, а я не знала, кто она, я только потом узнала, что это Бибигуль Тулегенова. Она наверное, только начинала в консерватории. Как она запела! Я никогда ещё не слышала певцов такого плана. Серебристый голос — он проникал в каждую клеточку души. Настолько волновал, я не помню, что она пела, о чем она пела, на каком языке пела, я только была потрясена этим услышанным пением, — это былонезабываемо, — рассказывает Наталья Михайловна.
Небывалый поворот судьбы
Получив дипломы, они выберут для работы школу в самой глубинке Восточного Казахстана, куда не хотел ехать ни один молодой учитель. В деревню даже автобусы не ходили. Вскоре школу закрыли, и молодая учительская семья вернулась в Акмолинск, а уже затем Шафера пригласили в только что открывшийся Павлодарский пединститут.
В 1965 году он первым в СССР защитил кандидатскую по произведениям великого польского педагога Бруно Ясинского. Но осенью 1971 года случится страшное. По ложному доносу его на 1,5 года отправят в тюрьму.
Благодаря помощи и поддержке председателя Павлодарского областного суда, пресс-службе и архивным работникам нам удалось попасть в старое подвальное помещение, где хранятся пожелтевшие от времени приговоры, начиная с 1940-го года. Посторонним вход в это здание запрещен, но нашей творческой группе сделали исключение. Несколько помещений, огромные стеллажи с коробками, — всего в архивах суда хранится больше трех тысяч дел. Нам показали то самое «Дело Шафера». Как говорится, бумага всё стерпит. Читая обвинительный приговор, приходишь в ужас. Молодому ученому инкриминировали распространение антисоветской литературы, так называемый Самиздат. Называть имена авторов доноса мы не станем из этических соображений, но это были люди, которых Шафер даже считал друзьями и единомышленниками.
— Я же готовился защищать докторскую диссертацию, и наряду с огромным количеством материала, который я собирал, были и такие материалы, которые не подлежали печати. Из-за этого прокурор Иванов решил завести на меня уголовное дело. Понимаете, к антисоветским материалам он относил даже песни Высоцкого. Вот любопытные о столкновения с адвокатом. Он спрашивает у прокурора Иванова: где здесь логика? Вы судите Шафера за то, что он слушает и распространяет песни Высоцкого, а Высоцкий свободно разъезжает по Советскому союзу, даже в зарубежные страны, во Францию, Америку, его никто не трогает. Где логика? А он как отвечает: сегодня очередь дошла до Шафера, а завтра очередь дойдет до Высоцкого, — вспоминал Наум Григорьевич.
В представлении большинства, тот период развития СССР был самым ярким, свободным и благополучным. Народ бесплатно ездил на курорты, работали профсоюзы, домкомы, пионерские лагеря, строились промышленные гиганты и целые города, — в общем, не жизнь, а сказка. Однако с высоты прошедших лет, внимательно изучая уголовное дело против Шафера, понимаешь, что творилось на самом деле.
— В середине 60-х годов произошел переход от оттепели Хрущева после сталинских репрессий, к более жесткому закручиванию гаек. Тем более, в 1968 году произошла так называемая «Пражская весна», когда силой были подавлены выступления в Праге, и после этого руководство Компартии Советского Союза стало более пристально обращать внимание на альтернативные идеи, которые бродили в советском обществе, — рассказал кандидат политических наук Серик Ильясов. — Стали активно применять такие формы преследования как принудительная психиатрия, стали более пристально обращать внимание на так называемые анонимные жалобы на тех или иных деятелей интеллигенции. Как раз в те годы получило активное развитие такое явление, как Самиздат, который не проходил цензуру. И поэтому люди яркие, которые выбивались из общей массы людей в идеологическом плане, такие как Наум Григорьевич Шафер, конечно же, не могли остаться без пристального внимания спецслужб.
Муза спасла его жизнь
Сам Шафер на суде всячески отрицал предъявленные обвинения и не признал вину. Но это уже не имело никакого значения. Как говорится, был бы человек, а статья найдется. И если в первый раз совсем ещё юный Наум Шафер чудом выжил, когда его семью насильно депортировали из Бессарабии в Казахстан, то во второй раз он едва не погиб, когда его обвинили в антисоветчине. Ведь молодого ученого посадили в тюрьму рядом с уголовниками и рецидивистами, которые даже готовились к его убийству.
О возможном покушении через тех же тюремных стражей случайно узнала супруга Шафера. И она сделала все от нее возможное, чтобы спасти любимого от смерти.
— Приехала к нему, а зэки хотели его убить, прикончить. Он же не знал порядков там. Когда они добрались до его книжек, он спросил: я имею право на что-то? Они решили, что он пожаловался, надо его прикончить. И вот я взяла наволочку и пошла вниз с горы, где был их лагерь. Спустилась, накупила продуктов полную наволочку, стала подниматься, а тут буран, — едва сдерживая слезы, вспоминает Наталья Михайловна. — Пыталась запомнить дорогу по столбам, но всё замело. Шла напрямую, потому, на дороге метра четыре — это стена снега, занос, и машина идет впритирку, так она тебя по стенке размажет. Я вспомнила «Повесть о настоящем человеке», как он полз, думаю, если я не смогу идти, то я поползу. И вот иду, иду, иду, готова уже ползти. Вдруг поднимаю глаза и вижу столб их лагеря. Я перешла этот ров не знаю как, и когда я дошла и позвонила, открывается дверь. Я взяла этим работникам папиросы, одному даю, другому, и тогда расплакалась. Просто расплакалась, что я жива. Дошла. И зэки забрали то, что я принесла. И жизнь ему оставили, потому что он писал им письма, кого-то освобождали, кому-то скостили срок пребывания. Писал там песни.
Шафер вернулся в институт, но не сразу. На это ушли годы, он просил об этом министра просвещения и даже лично писал Леониду Брежневу. Это уникальные документы, которые нам удалось разыскать в Алматы.
Реабилитировали профессора только в 1989 году. Сообщение об этом вышло в официальной прессе. Позже, в 1991 году ему удалось добиться от правительства Молдавской ССР и реабилитации всех членов семьи. Ведь его отца отправили на лесоповал в лагере Ивдель на Урале, а любимая бабушка Инда умерла в ссылке, в августе 1941. Все другие близкие, которых не успели депортировать в Казахстан, погибли в Бессарабии. Сейчас личное дело профессора Шафера находится на вечном хранении в Центральном госархиве Казахстана.
Тюрьма не сломила дух гения
В феврале 2001 года власти Павлодара выделили ему помещение и даже при жизни назвали музей его именем. Два года за колючей проволокой не озлобили его, напротив, изучив уголовный фольклор музыковед, решил навести порядок и в этой теме. Так он создал свою антологию тюремной песни ХIХ-ХХ веков. Шафер даже иногда хвалился, что успел получить в Джезказганской тюрьме вторую профессию — каменщика.
— Я пришел к выводу, что тюремная песня тоже деградировала. Она деградировала в таком странном плане, когда её исполняют с подвешенным накалом страстей, с душераздирающими выкриками. Стали сочинять тюремные песни люди, которые никогда в тюремной камере не сидели. Но они изображают из себя великих страдальцев и рвут страсти, как говорится. Это приобретает фальшивый такой характер, — рассуждал в одном из интервью еще в 2008 году Наум Григорьевич.
А в конце 90-х годов случилась и вовсе удивительная вещь: профессор взялся за пластинку с русским городским романсом за 100 лет, а для конверта выбрал рисунок местного художника Александра Бибина. Павлодар — город небольшой, компактный, и два творческих человека конечно, встречались, но никогда не дружили. Оказалось, что Бибин тоже отсидел по доносу, но на три года больше, чем Шафер.
— Как привило, такие творческие сферы как наука, театр, писатели, — в этой среде всегда очень часто была жесткая конкуренция между носителями разных идей, и, к сожалению, некоторые из них прибегали в том числе и к таким формам преследования как анонимные жалобы, «сигналы» в органы. Так определенная категория ярких людей, к сожалению, оказалась жертвами. Конечно же, такого массового вала репрессий, как в 30-е годы, на тот момент не было, но вот такая, если можно выразиться, точечная работа велась, — отмечает кандидат политических наук Серик Ильясов.
В 1981 году Бибина обвинили в формализме: он решил украсить новое музыкальное училище абстрактной монохромной живописью, всё-таки там должна была учиться молодежь, и это был его творческий посыл новому поколению. Кому-то это дико не понравилось, поступил сигнал, и по обвинению в нравственном правонарушении его отправили на нары. Чтобы усилить тяжесть содеянного, ему также инкриминировали экономическое правонарушение. После суда уже готовую роспись в стенах училища вмиг уничтожили. Бибину дали 10 лет, и, как в случае с профессором, от возможной гибели в тюрьме его спасла супруга Антонина Илларионовна. Жена художника потратила годы, чтобы добиться справедливости. Но Бибин, впрочем, как и Шафер, никогда не любил говорить на эту тему.
— Я также ездила, защищала его, писала жалобы. Не знаю оттепель, это или не оттепель, но когда заинтересовался Верховный суд, тогда это и решилось. С него сняли все обвинения, — о тех нелегких временах говорит вдова художника Антонина Бибина.
В сентябре 2009 года мастера не стало. Но до этого именно благодаря той самой иллюстрации пластинки имя Бибина прогремело на весь мир.
— Всё началось с Евгения Евтушенко. Когда он приезжал в Павлодар, был в гостях у Шафера. И увидел пластинку «Кирпичики», поразился оформлению. Он захотел немедленно встретиться с художником. Так они и встретились, — напомнила ту историческую встречу Антонина Илларионовна.
Картины и выдуманный самим Бибиным жанр, с изображениями людей с непривычными формами и добрыми лицами, настолько поразили Евтушенко, что он придумал для него новое в изобразительном искусстве определение «раблезианство». И уже вскоре случилась первая персональная выставка художника в Музее современного искусства в Москве, затем уже по всему миру — от Лондона до Южной Кореи.
Великий гуманист
Вообще Шафер каким-то чудным образом мог объединять людей и открывать им большую дорогу в жизни. По его же инициативе в Павлодаре появился ещё один музей — литературы и искусства имени Бухар Жырау. Даже здание он выбрал неслучайно, это старый купеческий дом, в котором бывал знаменитый казахский поэт, проживший всего 27 лет, но оставивший богатейшее творческое наследие, алашординец Султанмахмут Торайгыров.
— Благодаря усердию Наума Григорьевича Шафера здание, в котором сейчас находится музей литературы и искусства имени Бухар Жырау, остался как исторический памятник деревянного зодчества 1897 года постройки. Ведь в те сложные времена многие памятники архитектуры и искусства Павлодара просто исчезли или же были переданы предпринимателям и сейчас находятся в самом плачевном состоянии, — приоткрыла секрет появления музея литературы и искусства имени Бухар Жырау, ее бывший директор Роза Игибаева.
Шафер читал лекции, сочинял песни и стихи под псевдонимом Нами Гитин, а заодно поддерживал талантливых людей. Так многие его ученики стали видными учеными. Людмила Токатова — яркая представительница последней волны его выпускников. Разработав авторскую методику преподавания, Шафер, по сути, создал собственную Павлодарскую школу русской филологии и мировой литературы. Кстати, и о нем самом есть отдельная глава в отечественном школьном учебнике «Краеведение».
— К юбилею я подарила ему статью о нём. Когда он ознакомился с ней, позвонил, поблагодарил. Сказал, что очень приятно, что есть благодарные ученики. И у него была такая шутка: «наконец-то вы научились писать». Мы с ним работали над последним третьим томом нашей коллективной хрестоматией «Павлодар литературный». Наталья Михайловна ему читала, а он выправлял, вносил свои коррективы. Единственное, о чем я жалею, мы не закончили эту хрестоматию. Но мы обязательно доделаем, так Наум Григорьевич останется в нашей памяти, — пообещала благодарная ученица мастера, кандидат филологических наук Людмила Токатова.
Мы нашли эксклюзивные архивные кадры, где Шафер гуляет вместе с любимым питомцем. Это была привычная картина, но мало кто обращал внимание и догадывался, что это и был тот самый известный профессор.
— Это прекрасная душа, он вспыльчивый, конечно, по характеру, реагирует на каждую несправедливость: я говорю, ну, что тебе до того, почему ты так? А у него настолько чувствительная душа! Я читала, что простой человек чувствует, допустим, в такой степени, а человек талантливый, художественная натура — она в тысячу раз чувствует, чем мы, обычные люди, — вспоминает вдова профессора. — И я это поняла со временем. Я скажу вам откровенно, что меня некоторые обвиняли: вот ты на даче 25 лет всю работу выполняешь, помогали мне многие, а он ничего не делает. Однажды я ему доверила лопату, говорю: вот я посадила рожь, перекапай мне, занялась чем-то… Подошла, лопата брошена, а эта рожь вот так вот с землей. И я поняла, что это совершенно не его дело. И больше никогда его не привлекала.
Январские события 2022 года потрясли весь народ. Наум Григорьевич — выдающийся гуманист, также тяжело переживал. По его мнению, демократия в нормальном понимании никак не может идти параллельно с анархией и мародерством. Но и применять насилие и оружие против простых людей недопустимо. Он всегда старался дистанцироваться от политики, но считал, что народ должен уважать законы и власть, и в тоже время строго спрашивать с нее за любые промахи и ошибки.
— Надо извлечь определенные уроки из того, что произошло, чтобы дальше таких эксцессов не происходило. Может быть, просто прислушиваться к требованиям народной массы, которая в мирном порядке пытается решить конфликты. Но не при помощи силы и оружия, бандитских нападений на людей, которые не имеют никакого отношения к тем отклонениям от нашего пути, которые иногда чреваты нехорошими последствиями, — сразу после тех трагических в истории страны событий размышлял Наум Григорьевич.
Духовная жизнь профессора
Наум Григорьевич Шафер, так мы привыкли называть уважаемого профессора. На самом деле при рождении он получил другое имя — Нахман бин Гирш, то есть в переводе Нахман сын Гирша. Ещё до депортации в Казахстан, находясь в Бессараби, он пять лет успел проучиться в начальной еврейской школе для мальчиков Хэдер, и там познать азы священных книг Торы и Мишна. Поэтому он был глубоко верующим человеком и, несмотря на свою занятость в музее или университете, старался каждую неделю посещать местную синагогу и не пропускать главные праздники. Он лично был знаком со всеми раввинами синагоги «Дом Рахель Хабад Любавич». Как рассказывает директор местной еврейской религиозной общины, профессор всегда молился за мир и благополучие Казахстана и всех граждан нашей большой страны.
— Нахман Гершевич действительно был великий гуманист, он не делал различия по религии: там католики, мусульмане, или еще кто-то. Для него каждый человек был важен, это буквально так. И он эту свою большую любовь действительно передавал всем людям. Это все видели, — говорит помощник Раввина Рав Шимон Аш, директор местной еврейской общины Евгений Федорин.
По его словам, как любой нормальный еврей, он, в том числе молился за свое государство.
— Я ничего не преувеличиваю, я уже ссылался на священную книгу Мишна, где написано опять-таки так: «молись за власти, потому что если не будет власти, люди будут живьем глотать друг друга». Это не просто доброе пожелание, это закон. Эта благодарность Нахмана Гершевича была осознанная, это не просто, что тебя спасли от голодной смерти, а это действительно была благодарность человека, который здесь обрел вторую родину, вторую жизнь. А кем вырос и стал Нахман Гершевич, не надо объяснять, мы ещё долго будем гордиться и его делами, и тем наследием, которое он нам оставил.
Время траура прошло, музей Шафера возобновил работу в прежнем режиме. Здесь так же проходят творческие вечера, знакомство с казахской и зарубежной музыкой, заходят интересные гости. Шафер поддерживал связь с многими известными в мире деятелями культуры и искусства. Недавно в педагогический университет, где работал Шафер приехал профессор из Венгрии. Иштуган Шатна — исследователь генетического кода мадьяр, заодно увлекается фольклором, и также собирает редкие пластинки. И он, конечно, не мог не заглянуть в знаменитый музей. Тем более, что приехал из тех мест, где прошло детство Шафера. В начале XX века в Венгрии тоже был симбиоз культур, те же уличные артисты, повсюду звучали еврейские, польские и цыганские песни. И он считает, что казахстанцы должны гордиться своим великим гуманистом.
— Наверное, начиналась с желания собирать, ту атмосферу собирать, из того мира. Он очень долго жил, и у него есть впечатления до Второй Мировой войны. Это совершенно другая культура, тогда пластинки были совсем редкой вещью. Патефоны, все эти вещи… Все солдаты Красной Армии тащили домой из Германии патефоны, это доказывает, какой они были драгоценной вещью, — отметил старший научный сотрудник Академии наук Венгрии, профессор Иштуган Шанта.
На главной сцене Павлодара снова звучит «Заздравная» Исаака Дунаевского. Камерный хор областной филармонии дал большой концерт к своему 20-летию. А это произведение из знаменитого некогда кинофильма «Весна» — как дань памяти Шаферу, одному из главных в мире исследователей творчества Дунаевского. Хор c самого своего зарождения тесно сотрудничал с профессором.
— Наум Григорьевич всю жизнь занимался исследованием творчества Исаака Дунаевского. Он говорил: «музыка Дунаевского смогла пережить самые тяжелые годы». И благодаря, наверное, музыке, искусству, он столько лет прожил, и дарил своё творчество. Вообще, общаться с такой легендарной личностью, я считаю, счастье. Потому что, не знаю, будет ли ещё такой человек, который отдал всю жизнь созданию фонотеки в 27 тысяч уникальных пластинок. Это дорого стоит. И, я думаю, наше Казахстанское искусство должно быть благодарно ему, что он сохранил эти уникальные записи, — подчеркнула Заслуженный деятель культуры Казахстана, создательница камерного хора Мадина Жармухаметова.
Наум Григорьевич всегда открыто и без какой-либо фальши называл себя патриотом Казахстана, и завещал всю бесценную коллекцию мировой музыки государству. И даже когда иностранцы, а это было не раз, хотели выкупить коллекцию, он жестко всем отказывал. Шафер отстаивал права простых людей на культуру и искусство, и сохранил коллекцию как сокровищницу мирового музыкального наследия во благо будущего.
Использованы материалы из семейного архива, Центрального государственного архива РК, фотографов Владимира Бугаева и Николая Мохирева
