В НЖ № 10 мы начали рассказ о довоенном Павлодаре, описанном в книге «Люди и судьбы» Абрама Миля. Его детство прошло в нашем городе в 30-х годах прошлого века. Сегодня мы расскажем о Павле Васильевиче Гельмерсене – ссыльном морском офицере, которого Абрам Миль считал своим учителем и наставником, а также о других интересных жителях Павлодара того времени.
Павел Гельмерсен
Павел Гельмерсен родился 1 апреля 1880 года в семье аристократов, близкой к придворным кругам. Его предки были выходцами из Швеции. После учебы в морском корпусе в 1900 году стал мичманом. Через десять лет – старшим офицером линкора «Цесаревич», флагмана Балтийского флота. К слову, с 1906 по 1907 годы вахтенным начальником на «Цесаревиче» служил Евгений Гернет – ученый-гляциолог, автор теории ледовых периодов, который с 1939 года отбывал ссылку в Павлодарской области, а в 1943-м был похоронен в колхозе «Спартак». О нем мы писали в статье «Гений ледникового периода».
Во время Первой мировой войны Павел Гельмерсен командовал 4-м дивизионом эскадренных миноносцев на Балтике в чине капитана первого ранга. Награжден множеством орденов и Георгиевским оружием, русскими и иностранными знаками отличия. В том числе итальянскими медалями за помощь пострадавшим во время землетрясений в Мессине и Калабрии. Кстати, некоторые историки ошибочно приписывали этот подвиг Евгению Гернету. Помимо военной службы Гельмерсен занимался научной работой. Опубликовал труды по военно-морским перевозкам. После революции стал сотрудником Морской комиссии, затем редактором ее оперативного отдела, а с 1919 года – преподавателем Морской академии.
Как писал Абрам Миль, «было бы наивно полагать, что такой человек «принял» революцию. Поэтому совершенно естественно, что его первым стремлением была борьба против нее, борьба за восстановление русского государства. Однако в тот момент, когда Павел Васильевич понял, что практически все контрреволюционные вожди ориентируются на помощь иностранных держав, за которую будут «расплачиваться» Россией, он раз и навсегда бесповоротно порвал с ними и начал вновь служить родине, принимая участие в подготовке кадров для ее новых военно-морских сил».
Павел Гельмерсен был на заметке у чекистов. Далее в его судьбе были арест, допросы «с пристрастием», на которых он не удостаивал следователей ответами, «извергая на них потоки боцманской брани». Его трижды водили на расстрел. Потом были этапы, тюрьмы, лагеря. К концу пребывания в лагере он изучил бухгалтерский учет и стал работать бухгалтером. Это было, можно сказать, «элитное» существование. Наконец, последовала ссылка в Павлодар, официальный срок которой должен был истечь в 1940 году.
Потрясающее знакомство
И вот человек с такой яркой биографией появился в доме семьи Милей на Луначарского, 5 и всколыхнул сонную жизнь его обитателей. Абрам Миль писал, что это было где-то в середине 30-х.
– «Помню только, что он появился по традиции из двери папиного кабинета, войдя с папой в столовую. Очень быстро разговор перешел на музыку, Павел Васильевич сел к инструменту, и тут свершилось чудо, которое потрясло не только меня, несмышленыша, но и моих родителей: он играл любое произведение из тех, которые называли отец или мать, играл артистически, обладая блестящей техникой, изумительным звуком, захватывая слушателей глубиной проникновения в самую суть музыки. Это были незабываемые минуты. И когда родители спросили меня, хочу ли я учиться у Павла Васильевича, от волнения я не смог сказать ни слова», – писал Миль.
Дом Гельмерсена в Павлодаре (Рисунок А.Миля. 1940 г.)
С тех пор Павел Гельмерсен стал бывать в доме Милей ежедневно, проводя в нем по несколько часов, а потом и вовсе переехал в жилище неподалеку. Ему тогда было немногим больше пятидесяти лет. Как признает Абрам Миль, только полвека спустя он понял, насколько значимым был приход Павла Васильевича в их дом:
– «После тюрем, лагерей, ссылки он попал в атмосферу уюта, душевного тепла дружной семьи, в среду людей, любящих музыку, литературу, умеющих строить свои отношения на высоком уровне и ценящих это умение в других. Для нас же, особенно для мамы, он явился как посланец неба, принесший в ровную провинциальную жизнь весь мир, ветер кругосветных плаваний, новые интересы, музыку, внимание и тонкие глубокие чувства, которых маме так не хватало в повседневности буден. По его инициативе я не только стал заниматься с ним музыкой, но и немецким и английским языками. А спустя некоторое время к восстановлению своих некогда блестящих знаний немецкого языка приступила и мама. Скоро она стала читать немецких авторов в подлинниках, и это доставляло ей огромную радость».
Музыка и не только
Вскоре практически все дети друзей семьи Милей стали учениками Павла Гельмерсена. Так дом на Луначарского, 5 превратился в небольшую домашнюю школу. Дети приходили сюда на занятия два раза в неделю. С утра до вечера здесь звучала музыка, было шумно и весело. Дважды в год устраивались «зачеты» – отчетные концерты учеников Павла Васильевича, на которые приглашались родители.
Павлодарские дети. Стоят: Аба Миль, Миша Максюков. Сидят: Дина Эстерман, Лида Дьяченко, Ася Куняева, Вадик Шейнерман.
Абрам Миль вспоминал:
– Задолго до очередного зачета начиналась радостная, типично предпраздничная суета: составлялась и писалась программа, готовился «вкусный» чай для детей и взрослых, – кроме того, дети готовили еще какой-нибудь «сюрприз»: скетчи, сценки, читали стихи. Вскоре мама, как главный организатор и устроитель всего, что было связано с музыкой в нашем доме, была возведена в ранг «Директора Павлодарской консерватории». Писались шутливые приказы за ее подписью, было много розыгрышей, шуток и смеха. Весело стали жить не только дети. Войдя в круг близких нашему дому друзей, Павел Васильевич и их «не оставил в покое». Встречам Нового года стали сопутствовать домашние эстрадные концерты, маскарады, был даже создан под руководством Павла Васильевича домашний джаз, в котором папа, естественно, играл на скрипке, а для меня был изготовлен кустарным способом ксилофон, и я лихо исполнял на нем свои партии. Мама с Павлом Ивановичем Ивановым танцевали «танго смерти». Все номера готовились с Павлом Васильевичем втайне друг от друга, и это придавало концертам еще бόльшую остроту и веселье».
Для мамы Абрама Миля – Анны Владимировны – этот друг семьи стал более близким человеком, между ними возникла взаимная симпатия, переросшая в нежные чувства. Это не осталось незамеченным в маленьком провинциальном Павлодаре. Абрам Миль писал об этих очень личных переживаниях, потому что «из песни слов не выкинешь». Несмотря на эти любовные перипетии, дружба между Вениамином Абрамовичем Милем и Павлом Васильевичем Гельмерсеном не угасла. Один лишь дедушка Абрама Миля Владимир Борисович всю жизнь не мог с этим примириться.
Абрам Миль с дедушкой Владимиром Борисовичем. Павлодар, 1937 г.
Вилли Штигель
К 16 годам Абрам Миль стал понимать, что изобразительное искусство и театр ему ближе, чем музыка. В то время парень был художником-самоучкой, и ему нужен был профессиональный наставник, который бы научил композиции и технике живописи. Отец поддерживал все творческие искания своего сына и через некоторое время нашел ему учителя, о котором можно было только мечтать. Он привел Абрама в мастерскую какой-то артели, где чинили примусы и часы, что-то паяли и лудили, а за низенькой перегородкой сидел человек средних лет и писал вывески.
«Это был немецкий художник Вилли Штигель, сбежавший из гитлеровской Германии от преследований за принадлежность к коммунистической партии. Во время перехода границы ему прострелили ногу, и поэтому он хромал. Однако прием, оказанный ему страной великого Ленина, был для Вилли неожиданным: арест, тюрьма, концлагерь, ссылка в Павлодар. Проблема творчества сменилась проблемой выживания. Он стал зарабатывать на жизнь изготовлением вывесок для учреждений страны своих юношеских грез. Вилли принадлежал к европейской школе художников, возникшей после Первой мировой войны. Обостренное чувство одиночества и душевной неустроенности, постоянное ощущение враждебности сытого мещанского окружения, реализм, стоящий на грани натурализма в творчестве, несколько деформированное отражение натуры – вот, пожалуй, наиболее характерные черты этого течения в искусстве послевоенной Европы. Ремарк и Олдингтон, Брехт и Томас Манн – в литературе, Мазерель, Мунк, Гроц, Бранкузи – в живописи. Для меня, воспитывавшегося на русской классике, это было открытием и потрясением».
Художник жил где-то на окраине Павлодара, в маленькой коморке. Абрам ездил к нему на занятия на велосипеде, привозил домашние задания по композиции. После критического разбора его рисунков оба отправлялись на пленэр. Бродя по окраинам Павлодара, Вилли учил Абрама не искать «красивостей», а уметь находить в самых простых, бытовых и непривлекательных с эстетической точки зрения объектах на улицах Павлодара приметы времени. В дальнейшем эти советы пригодились, когда Абрам Миль стал делать зарисовки старой, уходящей Москвы. У Вилли Штигеля начинающий художник учился графике, а живопись (масло и акварель) ему преподавала проживавшая в то время в Павлодаре ученица русского живописца Константина Коровина Мария Васильевна (ее фамилию Миль, к сожалению, не указал). Однако ближе к завершению школы занятия изобразительным искусством пришлось отложить – у семьи начались трудные времена.
Смерть и халатность
В начале 1938 года начались проблемы в работе главы семейства – Вениамина Абрамовича. В его роддоме, как и во всякой больнице, не только рожали и выздоравливали, но, бывало, и умирали. И вот после смерти одной пациентки, доставленной на операционный стол в безнадежном состоянии, ее муж подал на Вениамина Абрамовича в суд. Как выяснилось, иск был подан по наущению одного павлодарского врача, давнего недруга Миля. Из Алма-Аты пригласили судмедэкспертов и патологоанатома, эксгумировали труп. Вениамина Абрамовича непрерывно вызывали на допросы. Это выбило его из колеи. Вернувшись в роддом вечером после очередного допроса, он ошибочно выдал дежурной медсестре не обычный, а сильно концентрированный раствор для обработки глаз младенцев.
Папа — Вениамин Миль в годы войны.
Свою оплошность он осознал по пути домой. Развернул коня и поскакал обратно в роддом. Медсестра уже успела обработать один глаз младенцу. Приняв все меры по предотвращению последствий, Миль вызвал окулиста. Установили, что глаз ребенка не поврежден, зрение сохранено. Но к заведенному на него делу добавилось еще одно – о халатности. На судебный процесс Вениамин Абрамович пригласил адвоката из Москвы. По иску о смерти пациентки его оправдали на основании экспертиз, а вот халатность в отношении младенца стала приговором к его дальнейшей врачебной деятельности в Павлодаре.
В 1939 году семья Милей решила переехать в Самару, где прочно обосновались их павлодарские друзья – семья бывшего заведующего павлодарской городской больницей Павла Иванова. Но для начала нужно было, чтобы Абрам сдал выпускные экзамены. Он оканчивал среднюю школу № 1, которая располагалась в здании по ул. Ленина, 125, где теперь находится специальная общеобразовательная школа «Жас Дарын».
Первый вылет из гнезда
Абрам Миль: «Подошли выпускные экзамены, которые начинались диктантом на казахском языке (язык республики был обязательным предметом!). Я получил первую пятерку. Чем больше я сдавал экзаменов на высший балл, тем легче становилось готовиться к оставшимся. И вот позади последний экзамен. Дома меня ждала вся семья. На столе – любимый шоколадный торт и бутылка шампанского. Запомнилось странное ощущение, которое охватило меня в это время. Главными чувствами были не радость по поводу окончания школы, не грусть расставания с ней и со школьными товарищами. Все это, конечно, было. Но основное заключалось в ощущении победы над самим собой, над собственными слабостями, в ощущении того, что я сдал главный экзамен на пороге самостоятельной жизни, доказав, что умею владеть собой, управлять своими эмоциями и подчинять себя воле и разуму».
Абрам Миль получил аттестат с золотой каймой и после буйного пикника за Иртышом, куда отправились всем классом, послал документы в Новосибирский инженерно-строительный институт на архитектурный факультет. Первый день учебного года в институте совпал с военными событиями в Европе, ознаменовавшими начало Второй мировой войны. Потом Абрам Миль слег на месяц в больницу с желтухой. Поправившись, взял академический отпуск в институте и вернулся в Павлодар, где уже шла активная подготовка к переезду в Самару. За несколько месяцев его отсутствия жизнь в Павлодаре поменялась кардинальным образом.
Предвоенный Павлодар
Абрам Миль вспоминает: «Павлодар был буквально заполнен жителями Западной Украины, Западной Белоруссии и Польши. На улицах и в магазинах слышалась непривычная речь, то и дело мелькали столь редкие в былые времена еврейские лица. Ходили слухи, что на небольшом островке, расположенном на Иртыше напротив города, устроен лагерь, в котором содержатся офицеры польской армии. И хотя прочный лед сковывал реку и расстояние до острова было невелико, приближаться к острову стало опасно. Было непонятно, что будет с этими людьми весной, ибо все знали, что остров в половодье целиком заливает, и он скрывается под водой. Весна 1940 года не стала исключением…»
В доме Милей появились новые друзья – семья врача Калмановича из польского города Белостока. Они были сосланы в Павлодар за то, что тесть Калмановича, тоже врач, был членом городской управы в Белостоке. Молодой Калманович стал работать в павлодарском роддоме, готовясь возглавить его после отъезда Вениамина Абрамовича Миля. В семье Милей царила предотъездная нервозность, поэтому Абрам на целые дни уходил в городскую библиотеку. Там в читальном зале работала его бывшая одноклассница Соня Пестикова, родственница писателя Всеволода Иванова, с которой можно было поговорить и обсудить прочитанное.
Дом по ул. Луначарского, 5, где жили Мили в 30-х гг.
Павел Гельмерсен сократил уроки музыки до минимума и посвятил себя работе над историей войны на Балтике. Он вел оживленную переписку со своими друзьями – академиком Юрием Шокальским, адмиралами Белли и Исаковым, которые снабжали его книгами и необходимыми для работы материалами. В конце сорокового года у Павла Васильевича закончится срок ссылки, и он, получив паспорт, уедет в Самару, поближе к Милям. Умрет он в 1953-м году в Ленинграде.
Прощай, Казахстан!
Павлодарская эпопея семьи Милей окончилась поздней осенью 1940 года: «В доме шла упаковка вещей, валялась рогожа, обрывки веревок, было пусто и неуютно. В этой суете прошел как-то незаметно мой вызов в военкомат на призывную комиссию. По состоянию здоровья я был освобожден от службы в армии, т.к. туберкулез легких не давал мне, что называется, «поднять головы». Я привык жить с этим недугом и научился как-то не реагировать на периодические обострения».
Вениамин Абрамович уехал в Самару первым, снимать жилье и устраиваться на новом месте, вслед за ним выехала его жена Анна Владимировна, ее отец Владимир Борисович, сам Абрам Миль и немецкая овчарка Дуги. На павлодарском вокзале их провожали друзья – Шурик Шейнерман и Павел Гельмерсен: «Последние объятия, поцелуи, поезд тронулся, и вокзальные домики Павлодара в последний раз проплыли перед моими мокрыми от слез глазами. Мы покидали Казахстан навсегда».
Познакомившись с жизнью семьи Милей в провинциальном Павлодаре, с жизнью, полной творчества, богатой культурными событиями и общением с интереснейшими людьми, жизнью, которую они сами себе организовали, я придумал афоризм: «Яркой личности светло везде». Подтверждено жизнью Абрама Миля.
Книгу Абрама Миля «Люди и судьбы. Воспоминания» можно прочитать в интернете по этой ссылке: http://berkovich-zametki.com/2011/Starina/Nomer4/Mil1.php
Федор КОВАЛЕВ, фото из книги Абрама МИЛЯ, НЖ№12, 26.03.15
